|
. Должен исчезнуть, раз меня нет… Но почему-то мерещится вариант, что продолжу смотреть на него глазами других людей! Я как бы перейду в чье-то тело… Нет, я уже в нем, я говорю и про другое тело, только у нас нет связи, а тот «я» не подозревает, что этот «я» тоже он. Люцифер посмотрел на него с подозрением: – Ты хочешь сказать, что ты и во мне? – Точно, – сказал Урланис. – Только ни ты, ни я этого пока не чувствуем! Люцифер поспешно отъехал от него вместе с креслом: – Ну, знаешь… нет во мне тебя, нет! Я – хороший. – Есть, – сказал Урланис с убеждением. – Все люди на свете – я один. Только в разных телах. А связь прервана… что и понятно. – Что тебе понятно? – А то, что если молотком по пальцу попадет один, то должны бы чувствовать все? Что за кошмар был бы? Ежесекундно кто-то бьет молотком… и не только по пальцам, кто-то влетает под машину, тонет, мрет в жутких конвульсиях от рака… Такой «Я» давно бы свихнулся, потому прервать связи между мелкими «я» было очень разумно. – Ага, – сказал Люцифер саркастически, – тогда какая разница, будешь смотреть из чужого тела ты или не ты, если этого тебя уже не будет? А там, дорогой, совсем другой человек. Так что не примазывайся к нам. – Без сопливых обойдемся, – подтвердил и Корнилов с достоинством. Он посмотрел на меня: – Шеф, обойдемся без Урланиса? Я буркнул: – Я без многих из вас обошелся бы, да разве Сверхорганизм нас спросит? Из темной комнатки выглянул Кириченко. – Шеф, – крикнул он, – пожалте купаться! Рабынь позвать? Спинку потереть? Урланис пошел за мной к двери следом, с жаром доказывая, что, вообще-то, умереть он не должен, это невозможно, немыслимо, так не случится никогда и ни за что. – Почему? – спросил я вяло. – Потому что весь мир держится на мне, – объяснил он серьезно. – Все существует только потому, что существую я. Как могу себе позволить исчезнуть, если со мной рухнет и весь мир?.. Более того, этого просто не может допустить Тот или То, кто все это устроил, чтобы вот так рухнула вселенная… Кириченко крякнул, посмотрел на меня с вопросом в серьезных вдумчивых глазах. – Как думаешь, шеф, он рехнулся или заново открыл по своей дикости солипсизм? – Гений, – сказал Люцифер с уважением. – Правда, вслед за аббатом Беркли солипсизм заново открывает каждый подросток, но, возможно, у Урланиса детство затянулось? – Значит, – предположил Корнилов, – у него впереди еще пубертатный период? – Да, и ломка мировоззрений, вызванная пробуждением новых гормонов. – Гм… но он вроде бы женат… Люцифер отмахнулся: – В акте копуляции не обязательно быть активной стороной. Урланис сказал обиженно: – Ну вот, дикие и невежественные всегда все сводят к плоским шуточкам. А понять всю грандиозность моей мысли не дано духовным пигментам. – Пигмеям, – поправил Люцифер. – А это не одно и то же? Ладно, пигмеям. – Не дано, – согласился Люцифер. – Не дано, – подтвердил Корнилов. Я перешагнул порог и молча закрыл за собой дверь, отрезав себя и Кириченко от внешнего мира. Мы все напряженно работаем над одной темой, но попытки установить связь со Сверхсуществом предпринимаю только я, так как именно у меня выявилась самая-самая восприимчивость и чувствительность, чего я сам никогда бы о себе не подумал. |
