Чедвик помолчал; он внутренне напрягся, понимая, что вот‑вот переступит черту и возврата уже не будет. Больше всего на свете он хотел, чтобы Ивонна вернулась домой, а Мак‑Гэррити сел в тюрьму за убийство Линды Лофтхаус. Быть может, тогда он обретет покой?.. Но в глубине души инспектор отдавал себе отчет, что все идет к тому, чтобы душевный покой покинул его навсегда. Строгое религиозное воспитание подсказывало Чедвику: совершив то, что он задумал, он обрекает себя на вечные адские муки. Что ж, пусть будет так.

Он ощутил внезапную тяжесть в груди. Не острую боль – просто тяжесть; ему всегда казалось, что так должны чувствовать себя несчастные страдальцы, у которых «разбито сердце», как поют в сентиментальных песенках. Подобное чувство Чедвик испытал лишь однажды: когда выбегал с десантного корабля на берег утром шестого июня сорок четвертого, но в тот день в шуме и дыме сражения он скоро позабыл про тяжесть в сердце, пытаясь уклониться от минометного и пулеметного огня.

– У меня к тебе еще одна просьба, – выдавил Чедвик с трудом.

Скелгейту это явно не понравилось. Он чуть ли не подпрыгивал на месте, переступая с пятки на носок.

– Чего еще? – спросил он. – Вы ж знаете, я для вас все сделаю, что могу.

– Мне нужен пружинный нож. – Вот и все. Теперь он это сказал.

– Пружинный нож?

– Да. С черепаховой ручкой.

– А зачем вам пружинный нож?

Чедвик сурово поглядел на него:

– Сможешь достать?

– Ясное дело, – ответил Скелгейт. – Проще, чем яйцо из‑под курицы.

– Когда?

– А когда он вам нужен?

– Побыстрее.

– Завтра, на этом же месте, в это же время?

– В самый раз, – ответил Чедвик. – Буду тебя ждать.

– Не волнуйтесь, приду. – Скелгейт огляделся, убедился, что беспокоиться не о чем, и припустил вниз по береговой дорожке. Чедвик смотрел ему вслед и спрашивал себя: что же привело его, Чедвика, в это Богом забытое место с такой богопротивной целью? Потом он повернулся и зашагал под дождем обратно к машине.