|
И пили. К полудню, по‑здешнему к девяти утра, на улицах плясали и горланили, как на ярмарочной попойке, толпы пьяных людей. Что‑то вроде карнавала не то в Зурбагане, не то в Лиссе, когда‑то описанного Грином. Только женщин было сравнительно мало: они, должно быть, прятались по домам, не рассчитывая на защиту полиции в случае неизбежных скандалов. Галунщики сами затевали скандалы по всякому поводу и без повода, палили куда попало, как супермены из американских вестернов, и ни пьяницы на улицах, ни замкнувшиеся на все замки и запоры их жены и дочери даже и думать не думали, чем может закончиться эта пародия на гриновский карнавал.
Меня равно поражали и беспечность хозяев Города, их полная неосведомленность о том, что назревало у них под носом, и продуманная оперативность повстанческого штаба и его якобинских сил: вспоминалось зерновское: «С нами или без нас, а они свое дело сделают». И они делали его согласованно, четко и почти безошибочно. Ошибки, конечно, были, но и они уже не смогли ни сдержать, ни ослабить развернувшейся пружины восстания. Она начала раскручиваться сразу же после полудня, чтобы к концу дня, а точнее, к началу полицейского банкета в «Олимпии» все жизненные центры Города и его окрестностей оказались в руках повстанцев. Как это происходило, я узнавал по телефону в бывших апартаментах Этьена в отеле «Омон»: наличие телефона здесь и побудило штаб сделать эти апартаменты центром восстания. Томпсон предлагал мэрию, но «Омон» был тише и малолюднее, а потому и безопаснее. Я всегда удивлялся парадоксам, которые все время порождала эта искусственно созданная жизнь. Отсутствие телефонной связи, например, ограниченной какой‑нибудь сотней номеров в городе с миллионным населением, с каждым годом создававшее все растущие неудобства, стало истинным благом для организаторов восстания, позволившим засекретить его до самой последней минуты. Наличие телефона дало бы возможность любому полицейскому или обывателю‑прохвосту предупредить власти о замеченных им каких‑нибудь подозрительных, с его точки зрения, явлениях. Но в Городе по телефону общались только члены Клуба состоятельных или полицейская периферия со своим городским руководством. Даже в Майн‑Сити телефон был только у коменданта и его заместителей в отдельных рудничных секциях. После полудня все периферийные телефонные пункты были уже в руках повстанцев, а въезды в Город контролировали уже не полицейские, а рабочие патрули в галунных мундирах. Полицейские заставы были захвачены даже не в первые часы, а в первые минуты восстания. Стил по телефону с моей заставы у выхода из континуума сообщил, что автоматчики Фляша уже снимают полицейские патрули по всей продтрассе. Не имеющие огнестрельного оружия лучники отдельной колонной движутся к Городу. Он интересовался, скольких мы сможем вооружить по прибытии на место. – Сотню, не больше, – подсказал мне сидевший рядом Томпсон. – Есть же оружие на центральном складе, – горячился Стил. – Любая акция в Городе сейчас преждевременна. Все развернется к вечеру. Очищайте окрестности, не спешите. – Где Минье? – спросил я, вспомнив о своем преемнике на заставе. – Кому нужен его труп? – кричал Стил. – Я не могу задержать лучников. Томпсон, не спавший всю ночь, устало махнул рукой: пусть дойдут до заставы. – Вы помните Робин Гуда? – спросил я. – Нет, – сказал он и зевнул. – Разрешите вздремнуть по‑стариковски. Разбудите, если понадобится. Я остался командовать парадом. Мартин распоряжался омнибусами в Майн‑Сити. Фляш объезжал заводы, формируя отряды «коммунаров». Где‑то в глубинах памяти он зацепил это слово и настоял на присвоении его вооруженным рабочим группам. Хони Бирнс, мой скаковой тренер – тоже член штаба, – командовал конниками‑связными, поддерживавшими сообщение между очагами восстания. |
