|
Мысли Тольки были написаны у него на лице: зачем городить газовые проходы и трубы, а не построить нормальные коридоры и лестницы? Но разъяснять я не стал. Дьячук не был с нами в континууме, а это, в сущности, был второй континуум, только поменьше и с менее ошеломлявшими чудесами. Я своевременно выжал «двойку» на световом табло, но ничего не произошло: пол скользил, мы двигались по‑прежнему в призрачном мире незнакомой и непонятной техники, то возникавшем из тумана, то уходившем в туман и чуточку искаженном в пропорциях, словно невидимое стекло, сквозь которое мы смотрели, все время кривилось и выгибалось. Характерно, что туман повсюду был фиолетовым, а не багровым, не алым, не малиновым. В нем не было ни одного оттенка красного – катализатора всех атомных превращений. Видимо, фиолетовый, со всеми его оттенками, газ служил иным целям – сверхпроходимости, видимости, брешам в силовом поле, геометрическим метаморфозам. Впрочем, я это лишь предполагал, взирая на окружавшие нас качественно иные, чем на Земле, пространственные структуры. Я не мог ничего объяснить, не имея экспериментальных данных. Просто говорил себе: может быть, так, а может быть, этак.
Вдруг движение наше изменило направление. Мы устремились вниз, как на лифте. – Падаем? – крикнул я. – Подымаемся, – сказал Толька. – С ума сошел. – Я недоуменно осекся. – А ведь верно – подымаемся. Толька отрицательно мотнул головой: – Теперь падаем. Мы по‑разному воспринимали движение. Почему, не знаю. Может быть, мой вестибулярный аппарат иначе устроен? Но размышлять было некогда. Нас швырнуло в лабораторный зал навстречу Зернову. И зал был не призрачный, а реальный, и Зернов тоже. Он подхватил меня под руку, кивнул Тольке и повел нас мимо огромных выпуклых экранов, похожих на телевизорные, на которых стереоскопически наглядно воспроизводились сложные цветовые формы – что‑то напоминающее западноевропейский поп‑арт. Я невольно, как говорится, разинул рот. – Скорей! – рванул меня Зернов. – Не задерживайся! – Не понимаю, – сказал я, кивнув на экраны. – Как раз в этом ничего принципиально нового. Структура молекул, воспроизводимая пучками нейтронов. В Москве уже опыты делаются. Пошли. – Почему спешка? – спросил я. – Потому что он только что прошел над нами. – Где? – В третьей плоскости. Так мы его не догоним. Видишь, труба разветвляется? Разветвления я не увидел – только в лиловом тумане змеились белые и желтые струи, тончайшие, будто лазерные световые пучки. – Как в континууме, – сказал я. – Нет, – отмахнулся Зернов, – там химический синтез, здесь – просто индикаторы. Действительно, белые и желтые нити повернули в разные стороны, как бы приглашая нас последовать по тому или иному пути. – Желтый – кратчайший, – сказал Зернов, – но он приводит к автосбрасывателю. Помнишь экран с надписью «дэйнджер!»? Дальше «прохода» нет – только телепортация. А поскольку телепортация блокирована, у него только один ход – назад! – А белый? – Белый – длиннее. Если он выберет белый, мы его перехватим. Но может выбрать и желтый – карты у него нет. Думаю, нам следует разделиться. – А у тебя есть оружие? – спросил я. Зернов растерянно улыбнулся. – Возьму с собой Толю – у него пистолет. – Стреляйте не раздумывая. Без гуманностей! – Ай‑ай‑ай, Жан Маре преследует Фантомаса! Это – Толька. |
