Экран действительно сплошь почернел, как аспидная доска. Ядовито‑желтая надпись, предупреждавшая об опасности, исчезла.

– А он? – вырвалось у меня.

– Его уже нет, – сказал Анохин‑второй. – Еще секунду назад это был сгусток атомной пыли. А сейчас и она рассеялась.

44. ВОЗВРАЩЕНИЕ

– Не очень научно, – объявил я.

– Приблизительно, – сказал он миролюбиво, – мы ведь не физики.

– Я думал, ты здесь кое‑чему научился. Были шансы.

– А я не помню, чему я здесь научился. Я уже говорил тебе: не помню, – повторил он. – Сейчас я – это ты со всем объемом накопленной тобой информации. Я выиграл скачку в гандикапе, я поступил в полицию, я был комендантом Майн‑Сити и сидел у телефона в повстанческом штабе. А что я делал в действительности, не знаю. Я даже не знаю, как меня зовут, есть ли у меня семья, чем занимаюсь, кого люблю и кого ненавижу.

– Вернешься в Город – узнаешь. – Мне захотелось сказать ему что‑нибудь приятное, но я никак не мог найти ни подходящего тона, ни подходящих слов.

– Спасибо, – сказал он, сразу прочитав мои мысли, – я и так все понимаю. Вероятно, я не сделал здесь столь блестящей карьеры.

– Думаю, что ее обусловили не мои способности.

– Обстоятельства. Не считай себя пешкой на шахматной доске, на которой кто‑то разыгрывает партию.

– Но партия‑то играется. Когда мне плохо, появляешься ты.

– Только для того, чтобы увеличить объем воспринятой через тебя информации. Кроме того, вас хотят сохранить. Вероятно, твоя дуэль с Монжюссо в ложной жизни, спроектированной режиссером Каррези, тоже чему‑то научила.

– Конечно, Бойл мог выстрелить первым.

– Не мог. Я знал, чем все это кончится.

– Запрограммированное знание? – Я не мог удержаться, чтобы не подчеркнуть своего человеческого, свободного от каких‑либо программ естества, но он принял это как должное.

– Как всегда при наших встречах: все знаю – и что было, и что будет.

– А что будет?

– Чьи‑то рецепторы снимут с меня накопленную тобою память и вернут мою.

– Зачем им понадобилась моя дилетантская память, когда у них есть второй Зернов?

Он посмотрел на меня так, словно хотел спросить: зачем спрашивать, когда у самого готов тот же ответ? Но все же ответил:

– Вероятно, мощность рецепторов ограничена. Один канал связи, и этот канал – ты. Или я, – засмеялся он и добавил: – А сейчас этот канал начнет действовать.

Я не понял.

– А что тут понимать, когда все ясно, – сказал он. – Возвращаешься домой, на дачу. Дочка, дачка, тишь да гладь, – засмеялся он, – а тянет. Родина. Даже меня тянет – теперешнего. Помнишь лужайку в лесу, где вы очутились после дачного ужина? – спросил он без всякой связи с предыдущим. – Узнаешь, если увидишь опять?

– Допустим, – сказал я.

– Оглянись.

Я оглянулся. Вместо фиолетовой дымки, окружавшей замкнутое ею пространство, я увидел поваленное дерево, на котором сидели тогда Зернов и Толька, и лесную чащобу кругом с белесыми пятнами просвечивающего неба.

– Прыгай, Юрочка. Проститься еще успеем. – Мой «дубль» почему‑то спешил. – Иди, иди. Земля близко.

Я сделал шаг вперед и остановился. Что‑то во мне воспротивилось.

– Не могу же без них, – сказал я.

– Они появятся одновременно с тобой.