Девушка густо покраснела и опустила длинные пушистые ресницы. Джеймс взял сестру за подбородок, заглянул прямо в глаза, восхитившись их цветом расплавленной меди. Ее глаза, казалось, обещали радость и наслаждение. Джеймс подумал, что встретить более обаятельную и прекрасную даму трудно.

– Джеймс, отпусти, – ее ресницы вновь опустились. – Ты раздавишь меня. Что подумают люди?

Молодой человек рассмеялся, выпустил сестру из объятий и, держа за руку, повел вниз по широким ступеням.

Лошади уже нетерпеливо били копытами. Джеймс был готов отдать голову на отсечение, что сестра замерла, когда он, обняв за талию, посадил ее на лошадь. Ему и в голову не пришло по-джентльменски подставить колено, чтобы Иден могла сама сесть в седло.

– Я могла бы воспользоваться специальной лесенкой во дворе у конюшни, – тихо сказала девушка, ставя ногу в стремя. Джеймс шутливо нахмурился.

– Что случилось с моим маленьким бесенком, еще недавно готовым дать себя высечь, но скакать во весь опор без седла?

– Джеймс Марлоу! Вы же знаете, меня никто никогда не бил, – но глаза Иден сверкнули, она явно что-то припомнила.

Джеймс ласково пожал руку сестры и повернулся к своей лошади.

– А кроме того, – девушка понизила голос до полушепота, – этого бесенка отправили получать образование, достойное благородной леди. Леди теперь у нас… полированная.

– Скорее наоборот, полировку сняли, – прошептал себе под нос Джеймс, признавая, что именно отсутствие проказ знакомого бесенка беспокоит его больше всего.

Маленькая милая сестренка превратилась в незнакомую чопорную куклу, подобия которой украшают салоны и вечеринки. По крайней мере, именно такой Иден показалась Джеймсу два дня тому назад, когда они впервые встретились после долгой разлуки.

Иден не расслышала его слов, но успела заметить, как Джеймс плотно сжал губы и резко вскочил в седло.

– Тебе лучше ехать первой – ты хорошо знаешь местные тропинки.

– Конечно, – Иден убедилась, что держит поводья как настоящая леди, и тронула лошадь.

Джеймс был ее старшим любимым братом, ее первой любовью. Она обожала его остроумие, стиль. Когда-то даже во всем хотела походить на него, не понимая, что биологическая принадлежность к женскому полу потребует другого. А сейчас Иден чувствовала, что женственность, появившаяся в ней с возрастом, смущает или даже раздражает брата.

После долгого молчания она осмелилась задать вопрос.

– На кухне до сих пор властвует Колин?

– Да, до-р-рогуша, – ответил Джеймс, подражая шотландскому раскатистому «р» их поварихи. – Готовит так, что слюнки текут. Правда, прежде чем я прикоснусь к какому-нибудь тосту, меня заставляют вымыть руки.

Иден звонко рассмеялась при одном только воспоминании о причудах старой поварихи.

– Немало ночей я провела без сна, мечтая о куске пирога Колин.

Джеймс прищурился, глядя на яркое утреннее солнце, затем повернулся к Иден.

– Тебе было здесь одиноко?

– Вначале, – Иден отвернулась, стараясь говорить так, чтобы голос не дрожал. – Но девочки быстро приняли меня в свою компанию, и я почувствовала себя как дома. Но когда получала письма и посылки от мам-мы…

Сердце Джеймса дрогнуло, когда он услышал, как сестра нежно говорит, удваивая звук: «мам-ма».

– И после приезда на Рождество мам-мы и пап-пы было так больно расставаться… – нежный голос стал тише. – Но теперь я понимаю, что должна была закончить образование.