— Ну что вы, начальник, — уныло протянул Барбос. — Я лучше к своим товарищам зайду.

— Ладно, давай. Сейчас оглядимся, да наверное придется ехать на сто пятую, так что будь готов.

Войдя в кибитку, Юра поставил чемоданчик на кошму, снял с себя белую шелковую рубашку и чесучевые брюки. Парусиновые туфли сунул под раскладную кровать. Из тумбочки достал спецовку, но прежде чем вновь одеться, лег на кровать и, блаженно зажмурясь, раскинул руки. Тут же спохватился. Мать положила в чемодан вареную курицу, завернув ее в мокрое полотенце, чтобы не протухла. Юра достал курицу. Есть не стал — пока не хотелось. Зацепил из бачка воды в кружку, полил на сверток, обернул как следует газетой и закопал под кошму в холодный песок. Этой премудрости его научил старик-туркмен Еламан-ага. Можно было бы «закопать» и копченую колбасу, но Юра вспомнил о лаборантах. Присовокупив к трем колбасным коляскам три шоколадных плитки и три пачки чая, Юра завернул все это в другую газету, умылся, оделся и отправился в КРБ.

Лаборатория была пуста. Столы припорошены песком. В других кабинетах слышались голоса и стрекотала пишущая машинка. Юра зашел к телефонистке.

— Здравствуй, Лена. Что на сто пятой?

Девушка огорченно вздохнула:

— Ах, Юрий Ратхович, ну что вы так — сразу о деле? Вы же из столицы. Людей видели, улицы первомайские.

— Все превосходно. Вот привез вам всем — держите. Тут колбаса и шоколад.

— А духи? — Глаза девушки испуганно расширились. — Купили?

— А как же! — спохватился он и вновь подался в кибитку — возвратился с тремя флаконами и тремя коробочками пудры.

Лена внимательно оглядела подарки, сказала, что девчатам они понравятся, и подала сводку о буровых. Сведения обычные. На сто пятой предполагалось к третьему мая выйти на нефть, но скорость проходки за последнюю неделю снизилась. Юра недовольно бросил сводку на стол.

— И это называется предмайская стахановская вахта!

— Ну так многие же уезжали в Небит-Даг, на концерт. Утром с поездом только вернулись, — пояснила Лена.

— А лаборантки где?

— Тоже с поезда — сейчас придут.

— Ладно, я буду на сто пятой. Звоните мне туда, если что-то срочное.

Он вышел из конторы, спустился в низину, где стояла автомашина Кости-Барбоса, залез в кабину и нажал на клаксон.

Минут через десять грузовик уже пробирался сквозь барханы по свежей колее в сторону моря. Вся низина была заставлена буровыми вышками. Эти нефтеносные площади обещали богатую прибавку к общему дебиту.

VII

В августе жара достигла своего апогея. Над прикаспийской равниной, над песками и солончаками дрожало сизое марево. Солнце палило сверху, но оно не было столь чувствительно, как горячий, одуряющий воздух, толчками исходящий от раскаленной земли. С утра еще было более или менее терпимо, но к девяти — босой ногой на песок не ступишь, и с открытой головой не подашься в путь-дорогу. Днем в поселке жизнь замирала, но на буровых шла также размеренно, как зимой и весной. Суетились на площадках буровых люди: закачивали в скважины глинистый раствор, наращивали колонну обсадных и бурильных труб. Тракторы с прицепами тянули длинные желонки, буксуя на неровностях пустыни. Вечером выезжал на трассу и бежал от одной буровой к другой синий автобус, доставляя смену и увозя буровиков, закончивших трудовой день, в поселок.

В сумерках жизнь на Вышке приходила в движение. Шумно было в рабочей столовой, в тесном магазине, на станции, куда стекались толпы, чтобы сесть в вагоны и выехать в Небит-Даг. Но даже в этой суровой обстановке нефтяники находили для себя развлечения. После ужина рабочие за столом под тусклой лампочкой играли в карты и домино.