Юра вышел из вагона на маленькой станции Небит-Даг, окинул беглым взглядом низкий, серенький вокзал, перронишко, покрытый киром. Сейчас пока еще не слишком жарко, но через месяц-другой поплывет на солнце кир и начнут посыпать перрон каракумским песочком, которого и без того вокруг хватает. За станционным зданием возле войлочных кибиток, в которых селятся туркмены, казахи и приезжие нефтяники из Баку, наметены ветром целые барханы песка. Дорога к горам, где по генеральному плану застройки нового райцентра в скором времени встанут красивые дома со дворами, тоже засыпана песком. Поселковая служба быта — старый казах в черно-белой, как у суворовских солдат шапке-треуголке, и его жена, сухая, как высушенная тарашка, женщина лет сорока — только и слышно — шаркают лопатами и вениками, очищая колею.

В одном из домов разместилась контора «Туркмен-нефть». Солидности пока нет никакой, не сравнишь ее с ашхабадскими учреждениями. Но в темпом коридоре, где под ногами противно хрустит все тот же каракумский песочек, на дверях — вывески: плановый, материально-технический и прочие отделы. И кабинет начальника, честь по чести, с приемной комнатой и секретаршей. Начальника почти никогда не бывает на месте. Все дела по бурению и добыче нефти вершатся на Вышке и в ее окрестностях. И сегодня, конечно, его нет: после двух праздничных дней он выехал на промысел и буровые, взглянуть — все ли в порядке, не было ли ЧП, все ли инженеры и техники на месте? Не все, конечно. Вот и Юра Каюмов запаздывает. По строгому счету, надо было выехать из Ашхабада вечером Первого мая, а он прихватил еще денек.

Юра заглянул в кабинеты, перекинулся несколькими фразами с секретаршей и отправился на базу. Через час он уже сидел в кабине грузовика с шофером из КРБ — блатным парнем Костей-Барбосом.

От Кости попахивало перегаром, и Юра недовольно поморщился.

— Реагент на сто пятую завез? — спросил Юра.

— Порядок, начальник — какой может быть разговор! И реагент, и цемент, и всякую бяку еще до праздника перебросил. Но знаешь, начальник, хлопцы с той буровой бают, что напрасный труд — воткнулись на тысячу с лишним метров, а никаких признаков. Долота крошатся, а нефтью и не пахнет. Укатают тебя, товарищ Каюмов, за обман.

— Какой еще обман?! — обозлился Юра. — Ты болтай, да знай чего говоришь!

— Не знаю, какой там обман, но пустышку тянете: нет там на глубине никакой нефти. А если нет — значит, обман. Вы же — инженер КРБ, вы должны были знать, есть или нет.

— Ладно, кончай трепаться. Три года у нас работаешь, а ничего не усвоил. Только бы тебе пожрать да выпить.

— И к бабе заглянуть, — подсказал Костя-Барбос.

— Вот-вот. — Юра отвернулся и стал смотреть на железнодорожную колею.

«Черт возьми, — вновь подумал он, вспомнив Иргизова. — До вчерашнего дня я даже не знал, да и никогда не задумывался, кем и когда была построена эта железная дорога на Вышку. А тут, на этом песчано-солончаковом участке столько всякого было, что нарочно не придумаешь. Оказывается, еще в 1887 году протянули узкоколейку от станции Бала-Ишем до Нефте-Дага. Надо же! Еще в конце прошлого века катились вагончики и платформы по дороге Дековиля, и тянули их лошади. Кучера сидели на козлах, погоняли лошадей, а в вагонах и на платформах лежал всяческий материал и оборудование!»

Юре захотелось блеснуть своей эрудицией, а он вновь повернулся к шоферу.

— Слушай, Костя, тебе не кажется, что ты слишком увлекаешься не тем, чем надо? Водка у тебя на уме, женщины?

— А что еще, начальник, надо для простого пролетария? — шофёр скептически ухмыльнулся.