— Проку от этих танков и мотоциклеток мало, — отмахнулся Морозов. — Хороший дождичек пройдет, и застрянут в грязи, не говоря уже о том, что бензин для них постоянно нужен. А лошадь — хоть дождь, хоть грязь по колено — ей все нипочем.

Иргизов, следивший за аэропланом, набиравшим высоту, все время показывал его Сережке и слушал беседу Морозова с Ратхом. Юра тоже пока не вступал в разговор, хотя то и дело ухмылялся суждению старших. Наконец, заговорил:

— Товарищ майор, вот вы насчет бензина сказали. По-моему, вы зря это.

— Это почему же — зря?

— А потому, что фашистская Германия основной военный расчет делает на бензомоторы. Авиация, танки, бронемашины — у них главное. И у нас все больше задумываются над горючим.

— Откуда же тебе знать такие сверхсекреты? — удивился Морозов. — Маршалы наши покуда еще не решили окончательно — на чем остановиться, а ты уже знаешь.

— Чего ж не знать, — заявил со знанием дела Юра. — Да мы каждый день слышим одно и то же: товарищи нефтяники, помните, от вас зависит рост могущества нашей Родины. Каждая дополнительная тонна нефти — это сотни литров бензина, необходимого, как хлеб, нашей Красной Армии.

— И сколько же добываем мы нефти? — заинтересовался Иргизов.

— Это секрет. — Юра снисходительно улыбнулся. — Могу лишь сказать, дядя Иван, что хватит у нас бензина для авиации и автомобилей. К тому же, перспективы добычи нефти в Туркмении богаты. Академик Губкин считает, что основные нефтеносные горизонты еще не вскрыты. Рабочей силы маловато — вот беда.

— Сила везде нужна, — заметил Морозов. — И на промыслах, и на колхозных полях, не говоря уже о Красной Армии. Я порой диву даюсь, как это иные товарищи вовсе не видят и не понимают — как расходовать свою силу. В науку лезут, в археологию. Услышат какую-нибудь сказку про Македонского и скорее землю копать. — Морозов подморгнул Ратху.

— Ладно, Сергей Кузьмич, надоело уже, — пророкотал обиженно Иргизов. — Надо будет, сменю археологию на кавалерию! К лошадям у меня страсть, сам знаешь.

— У тебя ко многому страсть-то. — Морозов засмеялся. — К театру опять же неравнодушен. Благородным обществом окружен. Однако невдомек мне, что это твоя Нина Михайловна вчера не пришла на свадьбу? Ее нет, а ты и рад стараться, чужую жену ушел провожать — про свои обязанности тамады забыл. — Морозов опять подморгнул Ратху.

— Ну, ладно, ладно, Сергей Кузьмич, — Иргизов отвернулся и стал смотреть в небо. Аэроплан уже набрал высоту и приноравливался к выбросу парашютиста: сбавил скорость — почти завис над полем, и почти не слышен был рокот мотора. Иргизов представил себя на месте парашютиста, который, выбравшись на крыло «ПО-2», вдруг комочком упал вниз и тотчас, словно на качелях, закачался под развернувшимся куполом шелка. Сердце у Иргизова сжалось. Вероятно то же самое испытал и Сережка, судорожно вздохнув, а затем захлопал в ладоши.

— Ты ириски-то ешь, которые мать дала, — сказал Иргизов. — А то в кармане растают.

Мальчуган вынул из кармана кулек с конфетами и, повинно глядя снизу на отца, протянул кулек. Иргизов улыбнулся, понимая, что сын испытывает некую вину перед ним, — иначе бы подумал — дать или нет. Вчера, когда они вернулись домой со свадьбы, Нина в дверях встретила их радостно: «Ну, вот и мужчины мои пришли! Что-то долго гуляли!» И Сережка тотчас выдал: «А мы провожали тетю Лилю!» — «Вот как! — с испуганной улыбкой сказала Нина. — Это забавно, даже очень!» Потом она долго усмехалась, а когда легли спать и погасили свет, расстроилась окончательно.