— Наделали шуму! — сказал удовлетворенно Иргизов.

— Наделали, — согласился Акмурад. — Но задерживаться тут некогда.

Двинулись вдоль опушки леса на юг, помочь партизанам. Обогнули лес и остановились: горит Богородское. Ружейная стрельба из горящего села доносится. А вот уже на восточном берегу пушки заговорили. Заухала, загудела, загремела рождественская ночь на Волге…

XV

Осенью списанный по ранению с военной службы вернулся домой Артык. На вокзале встречали его жена, дети и родственники. Он вышел из вагона в форме лейтенанта: в одной руке чемодан, в другой — трость с резиновым набалдашником. Правая нога у Артыка немножко короче: ступил на перрон и сразу перевалился на бок, но звякнули награды на груди. Приосанился Артык, прослезился от радости встречи с родными людьми. Домой в аул шли целой толпой. Люди встречные останавливались, завидуя счастью фронтовика и его семьи. Говорили с понятием: «Бог с ней, что нога короче, была бы голова и руки целы…»

Через несколько дней в ауле стало известно, что Артык вновь стал председателем сельсовета. А потом почувствовали люди, как оживилась жизнь в селе с его возвращением. Неугомонный и строгий, Артык стал появляться то на капустных грядках, то на богарной пшенице, то у виноградных плантаций. Днем вдохновлял колхозниц, чтобы работали не покладая рук для фронта. Сам, для примера, становился к грядке, и шел, припадая на бок, — выдергивал из земли морковь или лук. Вечером приглашал в контору сельчан на беседы, рассказывал о боевых делах на фронте, вселял в людей уверенность. Аульчане собирали для фронтовиков теплые вещи, заготавливали продукты, отсылали в освобожденные районы сельскохозяйственный инвентарь. Артык, по своей природе максималист, агитировал сельчан, как мог. Одного поощрял, восхищаясь его щедростью и ставил в пример другим. Другого журил за жадность, призывая к патриотической совести. В один из вечеров Артык встретился с Галией, расспросил о муже — покачал недовольно головой, удивляясь, почему Аман работает не на конезаводе, не в колхозе, а на текстильной фабрике, да еще вахтером. Поинтересовался, где воюет ее сын Акмурад. О Ратхе расспросил и, узнав, что он — в запасном полку, презрительно усмехнулся: «Приспособился неплохо, а ведь делал вид, что в бой рвется… Непонятен мне ваш род… Каюмовых… Аман прячется, на фабрике, Ратх в запасном полку…» Галия-ханум ушла от Артыка, словно ее ледяной водой облили.

В зимний клуб ашхабадского аула не пробиться. Да начала митинга минут пятнадцать. Колхозное руководство топчется, собираясь за кулисами, а клуб давно переполнен. Ряды, с первого до последнего, все заняты: в основном — женщины, но немало стариков и особенно много школьников. Они в несколько рядов сидят на полу перед сценой, громоздятся на окнах. И в небольшом клубном вестибюле слышны их задорные голоса: требуют, чтобы пустили в зал.

Галия Каюмова — учительница аульной школы — немножко запоздала. Бегала после уроков домой — переодеться и взять что нужно. Пришла в пальто с меховым воротником и с красивой кожаной сумкой — с ней она ходила по городу до войны, в праздничные дни. Но ведь и сегодня праздник, да еще какой! Советские войска разгромили фашистские полчища в Сталинграде… Весь день, с самого утра в городе гремят репродукторы: «…прорвав фронт противника, советские войска 23 ноября соединились в районе Калача… В ходе операций войска трех фронтов разгромили 12 дивизий…»

— Ах, я немножко запоздала… Разрешите, пожалуйста, — спросила Галия, виновато улыбаясь.