Ратх молодецки повел Таню между стульев, чеканя каждое па в огненной «Рио-Рите». Потом все вместе, заглушая голос пластинки, пели «Синий платочек». Тамара Яновна вдруг подумала, что не к добру это веселье, и тихонько всплакнула. Все сразу стали строже. Опять заговорили о войне.
В двенадцать ночи к дому подкатил комендантский «джип». Приехавший лейтенант доложил Ратху, что посадка полка на «Ленкорань» уже заканчивается, и командир полка просил его быть на пароходе не позднее часа ночи. Тотчас начали усаживаться в машину. Мариам вынесла сумку с едой:
— Соколик, это тебе боеприпасы на дорогу, — сказала важно. — Сама бы ела, но аппетита нет.
— Спасибо, Мариам, — отстранил Ратх ее сумку. — Провианта у нас хватает. Дело идет к победе. Спасибо, спасибо.
— Возьми, не обижай бабишку Мариам! — взмолилась она.
Тамара Яновна, садясь в машину, упрекнула Ратха:
— Будь разумным, муженек. Хлебом-солью нельзя пренебрегать. Тебя от чистого сердца угощают.
— Беру, беру, — согласился Ратх. Он взял на руки сонного внука, поцеловал легонько, чтобы не разбудить.
Таня тотчас отнесла малыша в дом, уложила в кроватку и вернулась. Поехали на пристань.
В два часа ночи пароход «Ленкорань» поднял якоря и, дав последний гудок, ушел в море.
XIII
Полковник Морозов приехал в Москву в связи с передислокацией войск: полк его, изрядно потрепанный в боях и сократившийся на две трети, нуждался в пополнении. После того как восстановятся силы полка, его введут в состав новой формирующейся на Урале дивизии. Произойдет это через месяц, не раньше. Одновременно Морозов должен получить правительственную награду — орден Красного Знамени. И для своих бойцов и командиров, представленных к наградам, необходимо взять ордена и медали, а затем вручить их в полку. Занимаясь делами, Морозов все время помнил об Иргизове, который находился в госпитале, здесь, в Москве. В штабе Морозов высказал мысль: «Неплохо бы пригласить в Кремль за наградой командира моей разведроты — тут он!» Ему пообещали: «Если ваш ротный здоров, то почему бы и не внести его в список!». Морозов тотчас позвонил в госпиталь главврачу.
Главврач Зоя Ивановна — пожилая, седая женщина в белом халате и шапочке, сдвинутой на ухо, тотчас зашла в палату, в которой лежал Иргизов. Собственно, уже не лежал, а ходил, и теперь, когда она пришла к нему, он сидел за столом с товарищами из этой же палаты — играли в «козла». Черные костяшки домино, звучно шлепались о стол, а игроки, подзадоривая друг друга, шумели на всю палату.
— Товарищи, что за шум? — упрекнула Зоя Ивановна. — Ей-богу, у вас слишком шумно… Я, собственно, к вам, Иргизов. Как самочувствие?
— Отличное, доктор. Могу хоть сегодня — в полк. — Иргизов встал из-за стола, вопросительно заглядывая в старческие, добрые глаза главного врача. Они улыбались и жалели: «Успеешь еще в пекло!» И Иргизов, немножко смутившись, подтвердил. — В самом деле, Зоя Ивановна, чувствую я себя хорошо, а если совсем откровенно, то начинаю уже тяготиться больничной обстановкой.
— Ничего, недолго тебе осталось тяготиться, — пообещала Зоя Ивановна. — В пятницу выпишу. А в четверг отправишься в Кремль за наградой. Звонил твой командир: он зайдет за тобой в четверг в два часа дня.
Иргизов с недоверием посмотрел на доктора: «Не разыгрывает ли Зоя Ивановна?» Она была не прочь пошутить — все ее любили за шутку, за неловкие бабьи хитрости — сделать все, лишь бы было человеку хорошо.
— А что за командир, фамилию он не назвал? — спросил Иргизов. |