— А, суки, затрепетали! — со злостью выругался Иргизов, глядя вверх. — А ну, братцы, сталинские соколы, покажите на что вы способны!

Несколько десятков истребителей появившихся со стороны Фатежа, разрезали надвое фашистскую армаду. Завязался воздушный бой над высотами, над магистралью, по которой шли танки. Фашистские бомбардировщики спешили сбросить смертоносный груз и уйти за линию фронта, ибо «мессершмитты» уже не могли прикрывать их, а заботились лишь о себе. Вместе с бомбами полетели наземь горящими факелами самолеты. Несколько «юнкерсов» один за другим, оставляя в небе черные шлейфы дыма, врезались где-то далеко за высотами, в Курскую степь.

— Ну, что ж, братцы — недурно, — отметил Каюмов.

— Сволочи, знай наших! — торжествующе, со злостью выкрикнул Иргизов. Он стоял, держась рукой за березку и смотрел, как «пашут» землю на высотах немецкие бомбовозы. Над высотами стоял сплошной дым — там беспрестанно рвались бомбы.

— Воздух! — вдруг ошалело заорал Супрунов и упал на живот, прикрывая обеими руками голову.

«Юнкере», сорвавшись в пике, надрывно воя, зашел на рощу и сбросил две бомбы. Иргизов видел, как они отделились от крыла и полетели, нацеленные на березняк.

— Ложись! — прокричал Иргизов, сам не зная — зачем, ибо все уже лежали.

Бомбы взорвались совсем близко, Иргизов почувствовал, как зашевелилась под ним земля и затрещали стволы и ветки берез. Эхо взрывов тяжко унеслось в долину и сразу что-то загремело, напомнив о большой кастрюле, катящейся под откос.

«Неужели сбросило пушку? — подумал Иргизов и, вскочив на ноги, выбежал из леска. Орудия стояли на месте — их не зацепило ни осколками, ни взрывной волной.

— Иргизов, ложись! — прокричал Акмурад Каюмов. — Не испытывай судьбу — они засекли нас!

И тотчас еще один стервятник зашел на рощу и опять сбросил две бомбы. Снова зашевелилась под животами артиллеристов земля и посыпались срубленные осколками ветви. И опять уцелели орудия.

— Бог не выдаст — свинья не съест, — запоздало ответил Акмураду Иргизов. — Моя мать любила эту поговорочку. Чуть чего — сразу обращалась к богу.

— Ладно, обойдемся без бога, — отозвался Акмурад. — Я не набожный…

— Нервишки начинают шалить — вот и лезет на язык всякая дребедень, — спокойно пояснил Иргизов.

— Может и так, — согласился Акмурад и, помолчав, прибавил: — Кажись, отвалили — тише стало.

— Радист! — крикнул Иргизов, подходя к столпившимся артиллеристам. — Ну-ка, попробуй связаться с Морозовым.

— Свяжешься, как же, — отозвался тот угрюмо. — Газик-то с радиостанцией сбросило вниз. Вон он — поглядите — одно колесо под Орлом, другое под Курском.

— Нашутишься у меня, — обозлился Иргизов и подошел к откосу.

«Значит, это он, бедняга, гремел, как домашняя кастрюля, когда катился вниз», — подумал Иргизов.

— Все, отъездились… Но, может, цела радиостанция? И вообще, почему ты ее оставил в машине? Ты — что, не мог ее снять?

Радист повинно склонил голову. Иргизов понял, что кричать бестолку. «Надо спуститься и посмотреть — что там осталось. Ведь и сумка моя, полевая, там. А в сумке фотокарточки и бумага для писем».

Не раздумывая больше, он спустился в долину, не обращая внимания на отдаленный захлебывающийся рев самолетов. Уцелевшие «юнкерсы» и «мессершмитты» отбивались от наседавших советских истребителей уже за линией фронта.