Когда Кис ушёл, Трис повернулась к Глаки:

‑ Ты когда-нибудь была на стене? ‑ спросила она. ‑ На стене вокруг города?

‑ Нет, ‑ ответила девочка.

Она выпросила у жены А́нтону клочок ткани и сделала из него перевязь, подобной той, в которой Трис таскала Чайм. Туда она усадила своих кукол. Медвежонок нёс своё мячик. Они с Глаки играли им весь день после обеда, пока он весь не покрылся грязью и собачьей слюной.

‑ Хочешь забраться на стену, Глаки? ‑ поинтересовалась Трис. ‑ Я хочу кое-что попробовать. Мне всегда лучше удаётся новое, когда я где-то высоко.

‑ Идём, ‑ с нетерпением сказала четырёхлетняя девочка, хватая Трис за руку.

Она потянула её к городским воротам.

Как Трис и ожидала, стена Тариоса отбоя не знала от посетителей: стражники не мешкая указали им прямо на лестницу. Когда они достигли вершины, там оказалась широкая галерея, находившаяся в тридцати футах над землёй. Оттуда были видны шедшие в город дороги, мосты на реках и дорога, которая шла на юго-восток, в морской порт Пираки. По левую руку лежала беспорядочная масса хижин и лачуг, жавшаяся к каменистому склону холма между Тариосом и Рекой Курчал. Этот же склон был испещрён огромными трубами, которые извергали из себя потоки густой коричневой жидкости, которая стекала в реку: сток из городской канализации. По всему склону располагались узнаваемые даже с такой высоты благодаря их одежде и причёскам прасмуни, развешивая бельё, присматривая за козами и курами, болтая, размалывая муку, играя и готовя еду. Трис похолодела, видя их место обитания. Она знала, что маги в Хескалифосе должны были знать о связи между сточной водой и болезнями, однако они позволяли людям жить там, где выбрасывали содержимое ночных горшков всего Тариоса. Сколько детей прасмуни доживали до возраста Глаки, не говоря уже о её собственном возрасте, гадала Трис. Сколько там было престарелых прасмуни?

‑ Трис, пожалуйста, не надо, ‑ прошептала Глаки, дёргая Трис за рукав. - Пожалуйста, не надо.

Она взглянула на девочку:

‑ Что не надо? ‑ спросила она сдавленным голосом.

Глаки попятилась на шаг. Тем не менее, она нашла смелость сказать:

‑ Пожалуйста, не громовись внутри. Это страшно.

При виде страха в глазах Глаки, Трис затопило раскаяние. Она присела и вытянула руки:

‑ Это не из-за тебя, Глаки, ‑ сказала она, намеренно смягчая свой голос. - Ты никогда не заставишь меня злиться.

Глаки вцепилась в неё, хотя и держала по кукле в каждой руке. Трис успокаивала её, пока не убедилась, что девочка перестала бояться. Это ей тоже было слишком хорошо знакомо. Злость взрослых почти всегда означала, что ей нужно было собирать вещи и переезжать в другой дом. Разозлённый взрослый человек означал новых родственников с новыми правилами и новые места, где ей были не рады.

Когда Глаки успокоилась, Трис усадила её на скамейке с Медвежонком и Чайм, и дала ребёнку свои очки. Закрыв глаза, она вошла в транс, который был ей нужен для прозрения на ветрах. Когда она открыла глаза, цвета и фрагменты образом навалились на неё, вспыхивая так быстро, что она не могла за ними уследить. Она раз за разом пыталась схватить и удержать образ, но пока она выбирала один из них, он уже исчезал. Она мрачно продолжала пытаться, пока её глаза не начали слезиться и болеть.

«Ещё разок», ‑ думала она, закусив губу. «Ещё один, только один…». Она вообразила крючки, магическим образом привязанные к её глазам, и вонзила их в малиновую вспышку. Она заставила свои глаза перестать двигаться. Им хотелось метнуться в сторону, чтобы поймать другой образ из обрушивающегося на неё потока. Она распахнула веки и отказывалась позволить им двигаться, глядя вместо этого на то, что она поймала.