Левая передняя камера прихрамывала, но воздух держала. Девушка сидела рядом с Валерием. Парень лежал на заднем сиденье. Валерий убрался как раз вовремя: исчезая в широкой подворотне многоэтажки, он заметил в зеркальце заднего вида всполохи милицейских «синеглазок». Впрочем, его торопливость объяснялась не только нежеланием встречаться с ментами. Еще полчаса – и никуда к черту на этой тачке не уедешь: масло все вытечет и двигатель заклинит на первой же сотне метров.
Минут десять спустя на заднем сиденье что то зашевелилось, и тонкий мальчишеский голос спросил:
– Куда мы едем?
– Очнулся? – спросил Нестеренко, – в больницу.
– Не надо в больницу, – попросил парень.
Нестеренко с визгом свернул к обочине, заглушил мотор и обернулся.
Только теперь, при свете уличного фонаря и приборной доски, он смог как следует рассмотреть обоих пассажиров незадачливой «мазды». И хотя Валерий Нестеренко был «афганцем» и человеком, привычным ко всякой мерзости и крови, он внезапно почувствовал, как сердце его уходит куда то вниз, а руки сами собой сжимаются в кулаки.
Перед ним были дети. Мальчишке было лет пятнадцать, не больше: у него были узкие плечи, цыплячья шея и черные большие еврейские глаза. Девочка, которую Нестеренко впопыхах принял за шлюху, явно была его одноклассницей: кокетливая красная мини юбка, притязающая на сексапильность, была, видимо, куплена на загородной толкучке за пятьдесят рублей, красные же босоножки стоили ненамного дороже, а неловкий и обильный грим был теперь размазан по почерневшему личику.
Шок явно не прошел: девочка кивала головой, как болванчик, и часто дышала. Вот вот она опомнится и заплачет.
Нестеренко видел много трупов, и некоторые из них были его собственного производства. Но он не помнил, чтобы ему пришло в голову заказать двух пятнадцатилетних детей. И он абсолютно не мог представить себе ситуации, в которой он бы захотел или смог это сделать.
Нестеренко вышел из машины и открыл заднюю дверцу.
– Сам можешь вылезти? – спросил он парня.
– Да, – сказал тот, – только рука болит. Наверное, сломана. Рука его висела под каким то нелепым углом.
Расположив мальчика на травке, Валерий разрезал рубашку парня и осторожно коснулся локтя. Парень вскрикнул.
– Смещенный перелом, – констатировал Нестеренко.
Дальнейший осмотр выявил наличие парочки сломанных ребер и обширные синяки.
– Твоя очередь, – сказал Валерий девочке.
– А?
– Раздевайся, – ехидно сказал Нестеренко, – буду тебя лапать.
Девочка уткнулась носом ему в подмышку и заплакала. Быстрый осмотр показал, что ей повезло куда больше, чем ее кавалеру. Невосполнимые и окончательные потери понесли только босоножки, у которых в спешке отодрался каблук, да кофточка, разодравшаяся чуть не пополам, пока дальнобойщик вытаскивал ее из покореженной машины. Лифчика под кофточкой не было, и девочка теперь сиротливо сжимала ее на груди, пытаясь прикрыть острые маленькие грудки.
– Как тебя зовут? – спросил Валерий мальчика.
– Мишка. А ее Лера.
– И почему ты не хочешь в больницу?
– Я боюсь. Вдруг они в больницу тоже придут?
– Кто – они?
Мальчик не отвечал. Зато вдруг встрепенулась девочка.
– А почему вы стреляли в эту машину? – спросила она.
– Как – стреляли? – насторожился мальчик.
– Ты не видел, а я видела, – пояснила Лера. – Они нас сначала подстрелили, а потом развернулись и хотели нас добить. Они попали в машину, а потом он, – и девочка ткнула тонкой лапкой в Валерия, – сшиб того, который стрелял, и они нас не добили и поехали прочь.
Девочка опустила руку, и деревянные браслеты на ней легко звякнули. |