— Если вы так хорошо подготовлены, я-то вам зачем? — спросил я.

— Она знает, кто я. Она меня чувствует. Как только я появляюсь рядом, она тут же дает деру. Это катастрофа. Вы себе даже представить не можете.

— Мне кажется, она уже дала деру.

— Нам известно, где она сейчас. Мы ее засекли. Я сейчас доем куриные палочки, и в путь. Это судьба. — Он возобновил процесс поедания. Школа пираньи-одиночки.

— Шеф сказал, что она регрессирует… — начал я, припоминая, что говорил Шеф перед тем, как я заснул.

— Шеф — это кто? — промычал он с набитым ртом.

— Человек в подвале. Куда вы меня отвели, помните?

— А, этот? Я его не знаю. До сегодняшнего дня никогда его не видел.

— Вы сами не представляете, что происходит, да?

Он ничего не сказал. И стал макать палочку жареной картошки в кетчуп. С каждым нырком у меня падало сердце. Я в руках идиота. Он ничего мне не скажет, потому что знает только то, что они сказали ему. Кем бы ни были эти «они». Он такой же, как я, и наши совокупные знания бесполезны, как одинокая палочка для еды. Та же тупая сила, что толкала меня с тех пор, как я сюда приехал, дергала за веревочки и его — видимо, с рождения. Он ничего не знает о смерти Синто, ничего о Шефе, ничего о Сато Мигусё, о якудза или даже обо мне. Может, он и о Флердоранж ничего не знает.

— Я знаю Флердоранж. Это моя задача, — сказал он, удовлетворенно пожав плечами, будто прочел мои мысли и не особо удивился. Он даже не оправдывался, хотя я долго сверлил его взглядом. Мне нравился этот парень. Правда нравился. Но ситуация хреновая, а сверлить взглядом здесь больше некого.

— Ладно, — сказал я. Я пожевал картошки, но уже набил живот сэндвичем, да и разговор к еде не располагал. Я должен был догадаться, что этот человек ничего не знает. С болтливыми всегда так. — Тогда вы, наверное, можете мне рассказать, что такое «Возврат к Невинности»?

Он пожал плечами:

— Ну, такое. Регрессия. Омолаживание. Обычный процесс. Как раз перед Тридцатилетним Сном Флердоранж умственно впадает в детство.

Он сказал об этом так, словно это само собой разумеется, типа поседения волос или образования животика. Так что теперь у нас бессмертная гейша с умственным регрессом перед наступлением Тридцатилетнего Сна. Потрясающе. Интересно, эти люди сошли с ума все одновременно или по нарастающей?

— Можно спросить, раз уж вы такой эксперт по этой гейше? — начал я. — У Флердоранж есть любимая песня?

Он посмотрел на меня так, словно это глупый вопрос, — может, вопрос и впрямь глупый. И заглотнул еще палочку жареной картошки.

— Есть. Вы ее наверняка не слышали, — снисходительно сказал он.

Нет, так легко он не отделается.

— Может, напоете? — спросил я.

— Перестаньте.

— Давайте, — сказал я, подтолкнув к нему пластиковый ножик. — Представьте, что это микрофон для караоке и устройте мне представление. Я с места не тронусь, пока вы не споете.

— Вы поедете со мной, как только я доем картошку, — сказал он.

— Ну да. «Это судьба». Проблема в том, что мы с вами тут один на один. И вокруг никого, кто бы заставил меня быть сговорчивым. А я довольно хорошо управляюсь со своими руками и ногами. Так что в итоге все закончится тем, что вы будете кашлять куриными палочками.

— Ну конечно.