«Ана до смерти перепугалась. Она думала, я все знаю, а я ни о чем даже не ведал – как говорится, ни сном ни духом. Я не мог понять, на что именно набрел. Чувствовал: что-то здесь такое кроется, что-то нечисто. После беседы я еще раз вернулся к этому моменту… и как я поступил? Да сделал то же, что делает в таких случаях любой человек… Я придумал собеседнице оправдание.

Я подумал: “Ну, может, Ана встречается с женатым мужчиной и всячески скрывает этот факт. Или, допустим, она лесбиянка, крутит роман с какой-нибудь девицей и не хочет, чтобы мы об этом узнали, потому и занервничала”. В общем, я стал перебирать такого рода естественные объяснения – и принял их: так проще, и голову ломать не надо».

Ана Монтес не была супершпионкой. Это ей было и не нужно. В мире, где у подавляющего большинства людей распознаватель лжи находится в положении «ВЫКЛ.», работа шпиона легка и приятна. А может, Скотт Кармайкл просто схалтурил, недостаточно тщательно подошел к делу? Вовсе даже нет. Он поступил точно так, как, согласно теории Левина, предписывает нам всем презумпция правдивости: исходил из убеждения, что Ана Монтес говорит правду, и – едва ли сознавая это – старался все ее ответы подогнать под эту установку. Чтобы отказаться от презумпции правдивости, человеку нужен «спусковой крючок», но уровень сомнений, при котором этот самый крючок срабатывает, довольно высок. А Кармайкл даже не приблизился к этому порогу.

Все дело в том, утверждает Левин, что механизм распознавания лжи не функционирует и не может функционировать так, как мы это предполагаем. В детективе проницательный сыщик, разговаривая с преступником, ловит его на лжи прямо в момент ее произнесения. Однако в жизни сбор свидетельств, необходимых для того, чтобы мы перестали сомневаться, требует времени. Допустим, жена спрашивает у мужа, не завел ли он интрижку на стороне; он категорически это отрицает, и она ему верит. Потому что исходит из того, что супруг говорит правду. И любые мелкие нестыковки в его объяснениях она охотно отметает. Но через три месяца вдруг обнаруживается, что муж несколько раз оплатил кредитной номер в каком-то отеле, а загадочные телефонные звонки довершают картину. Вот так разоблачается ложь.

Это и есть ответ на первую загадку: почему кубинские шпионы так долго водили за нос ЦРУ? Та досадная история вовсе не ставит крест на профессионализме американцев. Она лишь показывает, что сотрудники разведывательного управления – такие же люди, как и мы с вами, наделенные тем же набором предубеждений о правде и лжи, что и все прочие.

После беседы с Аной Монтес Кармайкл отправился к Регу Брауну и попробовал его успокоить.

«Я сказал: “Рег, я понимаю, ты полагаешь, будто собрал весьма убедительные доводы в пользу того, что это была вражеская спецоперация. Согласен, очень похоже. Но если даже так оно и было, у меня нет никаких зацепок, чтобы утверждать: да, Ана Монтес сознательно в этом участвовала. Концы с концами никак не сходятся… В общем, в итоге я должен это дело закрыть”».

6

Спустя четыре года один из сослуживцев Скотта Кармайкла познакомился на межведомственном совещании с аналитиком из Агентства национальной безопасности (АНБ). Это третья из государственных структур США, занимающихся внешней разведкой. Одна из задач агентства – дешифровка, и тот аналитик сообщил сотруднику РУМО, что их ведомству удалось продвинуться в дешифровке кода, который использует для связи со своими резидентами кубинская разведка.

Этот код представлял собой длинные последовательности цифр, передаваемых через регулярные временные интервалы на коротких радиоволнах, и специалисты из АНБ сумели прочитать несколько отрывков.