Некоторые при этом, как водится, врали, некоторые говорили правду. А затем экспериментатор показывал видеозаписи этих ответов другим испытуемым и просил их определить, кто именно из студентов лжет.
Такие опыты – с участием «говорящего» (субъекта) и «судьи» (человека, который оценивает искренность его поведения) – социологи практикуют уже давно. Цель эксперимента – установить, насколько точно «судья» определит, когда «говорящий» врет. Левин обнаружил то же, что обычно выявляют в таких случаях психологи: большинство из нас не очень хорошо умеет распознавать ложь. В среднем «судьи» правильно идентифицируют лжецов в 54 % случаев – это чуть лучше, чем просто наугад. И род занятий в данном случае не имеет значения: одинаково плохие «судьи» получаются из студентов и адвокатов, агентов ФБР и сотрудников ЦРУ. Может, и существуют на свете выдающиеся разоблачители обмана. Но если они и есть, то их совсем мало. Почему же так происходит?
Если вспомнить, о чем говорилось в главе 3, самым очевидным ответом будет презумпция правдивости. Оказывается, есть веские причины тому, что мы априори доверяем людям и по умолчанию предполагаем, что окружающие ведут себя честно. Но Левин не был удовлетворен подобным объяснением: проблема явно этим не исчерпывается. Например, его особенно удивило, что ложь чаще всего обнаруживают не сразу: недели, месяцы, иногда годы спустя.
Когда Скотт Кармайкл сказал Ане Монтес во время их первой встречи: «У меня есть причины подозревать, что вы замешаны в операции вражеской контрразведки», – она лишь молча уставилась на него. Теперь, оглядываясь назад, Кармайкл понимает, что это однозначно следовало трактовать как тревожный сигнал. Невиновный человек на ее месте бы непременно отреагировал бы – закричал, возмутился… Но «с Аной же ничего подобного не произошло: Монтес просто сидела и молчала, как пень».
Однако Кармайкл не услышал тревожного звонка. Монтес раскрыли случайно, четыре года спустя. Левин обнаружил, что мы почти всегда упускаем важные подсказки, и это его порядком озадачило. Почему? Какие именно обстоятельства, сопровождающие предъявления лжи, столь целенаправленно обезоруживают нас? За ответом ученый вновь обратился к своим видеозаписям.
Вот фрагмент еще одного видео, которое Левин показал мне. Экспериментатор беседует с молодой женщиной, назовем ее Салли. С простыми вопросами все прошло гладко. И вот наступил решающий момент.
Экспериментатор: Скажите, а в отсутствие Рэйчел никто из вас не жульничал?
Салли: Нет.
Экспериментатор: Это правда?
Салли: Да.
Экспериментатор: Я собираюсь задать тот же вопрос вашей напарнице. Как вы думаете, что она ответит?
Салли умолкает, выглядит растерянно.
Салли: Вероятно… то же.
Экспериментатор: Хорошо.
В тот момент, когда Левин спрашивает: «Никто из вас не жульничал?», лицо Салли и ее шея становятся пунцовыми. Расхожее выражение «залиться краской» в данном случае будет слишком слабым, испытуемая буквально «сгорает от стыда». Далее следует ключевой вопрос: «А что скажет ваша напарница?» Пунцовая Салли даже не может твердо ответить: «Разумеется, то же самое». Она запинается и чуть слышно бормочет: «Вероятно… то же». Вероятно? Пунцовая Салли откровенно лжет, и все, кто смотрит данное видео, сразу это понимают.
А вот еще одна запись, которую показал мне Левин. На протяжении всего разговора девушка явно нервничает и накручивает волосы на палец. Назовем ее Нервная Нелли.
Экспериментатор: Рэйчел пришлось выйти из комнаты. Кто-нибудь из вас жульничал, когда она ушла?
Нервная Нелли: Вообще-то, моя напарница подбивала меня заглянуть в ответы, но я сказала: «Нет»… ну, типа: «Зачем? Интересно же посмотреть, как мы справимся сами» – потому что я против того, чтобы жульничать. |