Вопрос: Вы не помните, что побежали?

Тёрнер: Нет.

Учтите, что события, о которых идет речь, произошли в тот же самый вечер и что, отвечая на вопросы, Брок держал одну руку перед грудью, поскольку, пытаясь вырваться от схвативших его преследователей, молодой человек растянул запястье. Но для него ничего этого как будто и не было.

Вопрос: Вы смотрели на свою подружку, пока она… В тот момент, когда это все происходило, когда аспиранты подошли и заговорили с вами?

Тёрнер: Нет.

Вопрос: Возможно ли, что девушка в этот момент была без сознания?

Тёрнер: Честно говоря, не знаю, потому что я… э-э-э… как бы действительно не помню. Вроде бы… похоже, я капитально вырубился после… э-э-э… ну, в общем, между тем моментом, как я подошел к ней, ну, клеился, и все такое… и когда появились эти ребята и обнаружили нас лежащими на земле. В общем, я, типа, и правда не помню, как это случилось.

«Похоже, я капитально вырубился». Получается, весь рассказ о заигрываниях и поцелуях, равно как и о том, что Эмили Доу согласилась пойти в его комнату – вымысел: Брок только надеялся, что дело было именно так. А как все обстояло в действительности, навеки останется загадкой. Может, Тёрнер и Доу на танцполе стояли столбом друг против друга и раз за разом повторяли одни и те же фразы, не понимая, что захвачены в бесконечную петлю беспамятства.

В самом конце процесса Эмили Доу зачитала в зале суда письмо, адресованное Броку Тёрнеру. Ознакомиться с ним стоит каждому юноше и каждой девушке, посещающим бары или студенческие вечеринки. Это смелое, яркое и убедительное напоминание о последствиях половой агрессии: все, что происходит между незнакомцами без обоюдного согласия, причиняет нешуточную боль и страдания.

Случившееся в ту ночь, говорит Эмили, раздавило ее:

«Мой характер изуродован до неузнаваемости. Где прежняя независимость, природная веселость и мягкость? От той безмятежной жизни, которую я вела раньше, теперь не осталось и следа. Я стала замкнутой, злой и раздражительной; я возненавидела себя, устала и эмоционально выгорела».

Эмили регулярно опаздывала на работу, а в течение дня частенько выходила на лестницу поплакать. Ночи напролет она рыдала в постели, пока не засыпала, а по утрам прикладывала к глазам охлажденные ложки, чтобы уменьшить отеки.

«Оставаться одной временами было просто невыносимо. Я не могла спать без света, будто пятилетний ребенок: меня преследовали кошмары, постоянно снилось, что меня трогают, а я не могу очнуться. И я не выключала свет, пока не наступало утро, и лишь тогда я не боялась уснуть. Три месяца подряд я ложилась спать в шесть утра.

Прежде я гордилась своей самостоятельностью, а теперь боюсь гулять по вечерам и бывать на дружеских посиделках, где прежде чувствовала себя весело и легко. Я превратилась в какую-то прилипалу, мне все время нужен кто-то рядом, и чтобы мой друг непременно спал в той же комнате, охранял меня. Это просто ужас, какой хрупкой я себе кажусь, как боязливо, с оглядкой стала жить: всегда настороже, постоянно готовая защищаться, готовая показать зубы».

Затем Эмили коснулась и темы алкоголя. Сыграл ли он свою роль в случившемся? Да, безусловно. Но дальше она сказала:

«Однако это не алкоголь раздевал меня, цинично щупал и тащил, почти голую, волоком по земле. Да, я перебрала лишнего – по неопытности, и я признаю, что ошиблась, но это не преступление. Наверняка с каждым в жизни случалось нечто подобное. Раскаиваться в пьянстве – не то же самое, что раскаиваться в преступлении на сексуальной почве. Мы оба были в тот вечер пьяны. Разница в том, что я не снимала с вас брюки и трусы, не щупала ваши срамные части и не пыталась после этого сбежать. Да, именно в этом и заключается принципиальное отличие».

Тёрнер в своем заявлении суду говорил, что хотел бы инициировать программу для студентов, которые «выступают против культа пьянства в студенческих общежитиях и сопутствующей ему половой распущенности».