Бланканалес заслужил кличку Политик еще раньше, когда служил в спецназе и участвовал в программе умиротворения. Когда же он перешел в диверсионную группу, кое-кто стал называть его «хамелеоном» за способность становиться невидимым практически в любом окружении. И дело было не в одежде и не в камуфляже. Просто был у него дар сливаться с любым природным фоном и растворяться в любой толпе. Однажды он ухитрился незамеченным прошагать вместе с маленькой группой крестьян через захваченную врагом деревню — при полной боевой выкладке и форме — прикупить еды на местном рынке и небрежной походкой вернуться обратно той же дорогой.

Болан многому научился у этих людей — и во Вьетнаме и позже, когда организовал свою Команду Смерти для борьбы с мафией в Лос-Анджелесе. Но время показало, что лос-анджелесская авантюра была трагической ошибкой. Из десяти человек, вошедших в команду, только трое — Болан, Шварц и Бланканалес — пережили войну с семьей Диджордже. С тех пор Болан старался вести войну в одиночку. Лишь раз, во время короткой стычки в Сан-Диего, он призвал на помощь старых друзей.

Во время кампании в Новом Орлеане он наткнулся на них совершенно случайно — и в этом им повезло. В обоих уже еле-еле теплились последние искорки жизни, когда Болан спас их от допроса с пристрастием, проводимым Томми Карлотти, самозванным ужасом с Бурбон-стрит. Здесь же, в Сент-Луисе, они выполняли заказ для своего клиента, «клиентом» же оказался...

Болан вздохнул и выбросил все эти мысли из головы. Он не мог, да и не желал ничего решать за своих друзей. Если они хотят снова принять участие в игре по правилам его мира, — что ж, добро пожаловать. Но принуждать их он ни к чему не станет. Болан просто не мог позволить себе повесить на свою совесть загубленную жизнь хотя бы еще одного своего друга. Он не желал принимать на себя моральную ответственность за то, что с ними может случиться в его мире.

Но, конечно же, это был и их мир, с того момента, как они постучали в дверь и вошли внутрь. Поэт и драматург девятнадцатого века, Генрих Ибсен, писал как-то: «В этом мире сильнейший человек — это тот, который, как правило, сражается в одиночку». Болан, переписав это высказывание в свой дневник, расширил идею и дописал в скобках: «Каждый сражающийся сражается в одиночку».

А несколькими часами раньше он развил эту идею, когда серьезно излагал временным партнерам свою позицию:

— Конечно, чертовски приятно снова собраться вместе. Но только помните: в этом мире всякая общность — всего лишь иллюзия. Каждый из нас умирает в одиночку, сам за себя. Каждый живет сам за себя. Каждый мыслит сам за себя. Так что не позволяйте иллюзии одурачить вас. Мы сражаемся эффективней, когда сражаемся в одиночку... и сознаем это.

Шварц отреагировал так:

— Ты прав, сержант. Я это понял много лет назад. Трахаемся мы тоже в одиночку.

Бланканалес скривился в сторону электронного гения и спросил:

— Какого черта? Что общего имеет траханье с тем, о чем мы говорим?

— Так ведь за тебя этого никто не сделает, — серьезно ответил Шварц.

Политик поднял руки и сказал Болану:

— Придется ему поверить, это единственное, в чем он хорошо разбирается. Свет еще не видывал такого проходимца. Господом Богом клянусь — это истинная правда! — у парня было по пять-шесть баб в каждом городишке, в каком мы только квартировали. Вот здесь, в Сент-Луисе, он уже успел поиметь...

— Это мои агенты, — быстро заявил Шварц, густо покраснев при этом. — Я с ними контактирую для получения информации и нечего тут напраслину возводить...

— Да какие, в задницу, агенты! — взвыл Бланканалес. — Как это ты добываешь информацию, когда ты контактируешь с ними исключительно в горизонтальной позиции, а, Гаджет?!

Это было типично для обоих — превращать серьезный вопрос в объект шуточек и насмешек, а под их прикрытием изучать и усваивать все детали предстоящей работы.