Центральный комитет,
избранный делегатами национальной гвардии, протестовал против всякой попытки
разоружить Париж, На площади Бастилии произошла крупная манифестация, с
красными флагами, пламенными речами, огромным стечением народа, убийством
несчастного полицейского, которого привязали к доске, бросили в канал и
прикончили камнями. А через два дня, ночью 26 февраля, Мориса разбудила зоря
и набат: по бульвару Батиньоль шли толпы мужчин и женщин, тащили пушки;
Морис сам впрягся в одно орудие вместе с двадцатью парижанами, узнав, что
народ захватил эти пушки на площади Ваграм, чтобы Национальное собрание не
выдало их пруссакам. Здесь было сто семьдесят орудий без запряжек; народ, в
неистовом порыве, подобно орде варваров, спасающих своих богов, тянул их на
веревках, подталкивал и довез до самой вершины Монмартра. 1 марта пруссакам
пришлось удовольствоваться тем, что они заняли всего на один день квартал
Елисейских полей; и когда победители, словно испуганное стадо, теснились за
городскими заставами, угрюмый Париж не шевелился, улицы были пустынны, дома
заперты, весь город словно вымер, окутанный черным крепом скорби.
Прошло еще две недели; Морис перестал сознавать, как проходит его
жизнь; он ждал, он чувствовал приближение чего-то неопределенного и
чудовищного. Мир был окончательно заключен; Национальное собрание должно
было обосноваться в Версале 20 марта; но Морис не допускал мысли, что это
конец, он верил: немцев еще постигнет страшное возмездие. 18 марта утром он
получил письмо от Генриетты; она снова умоляла его вернуться в Ремильи,
нежно угрожая приехать в Париж, если он и впредь будет отказывать ей в этой
великой радости. Она сообщала известия о Жане, писала, что он в конце
декабря уехал из Ремильи, чтобы присоединиться к Северной армии, заболел
злокачественной лихорадкой, попал в бельгийский лазарет, а неделю назад
написал ей, что, невзирая на слабость, едет в Париж, решив вступить там в
армию. В конце письма Генриетта просила брата сообщить ей точные сведения о
Жане, как только Морис увидит его. Перечитывая это письмо, Морис погрузился
в сладостные воспоминания. Генриетта - горячо любимая сестра, Жан - брат в
беде и страдании. Боже мой! Как эти дорогие существа далеки от его
всегдашних мыслей теперь, когда в нем растет такая буря! Сестра писала, что
не могла дать Жану адрес Мориса на улице Орти, и Морис решил немедленно
навести справки в военных столах, чтобы разыскать Жана. Но едва он дошел до
улицы Сент-Оноре, как встретил двух товарищей по батальону; они рассказали
ему о том, что произошло ночью и утром на Монмартре, и все трое сломя голову
побежали туда.
О, этот день 18 марта! Каким восторгом и решимостью он преисполнил
Мориса! Впоследствии Морис не мог припомнить в точности, что он говорил, что
делал. Он только помнил, как сначала бежал во весь дух, разъяренный
внезапной попыткой правительственных войск разоружить Париж, отнять на
рассвете монмартрские пушки. |