Она внезапно оказалась на перепутье – стояла на перекрестке жизни, о которой мечтала, и своего прошлого, всего того, что она оставила позади.

Но все-таки придет тот день – она в это верила, – когда она почувствует себя достаточно сильной и уверенной, чтобы набрать номер Джека и сказать: «Я люблю тебя. Давай попробуем начать сначала».

Но это будет не сегодня.

Прошла неделя. После многих лет, в течение которых жизнь Элизабет крутилась исключительно вокруг интересов других и была полностью подчинена им, она просыпалась теперь с радостным ожиданием, что с ней обязательно случится что-нибудь необыкновенное.

В любую погоду ей казалось, что за окном погожий, ясный день. И даже когда она занималась скучными повседневными делами, с ее губ не сходила улыбка. А в полдень она бросала все и начинала рисовать.

Вначале она пыталась закончить начатый на занятии натюрморт с апельсином. Она клала мазки, стараясь написать апельсин таким, каким она его видела. Но дело в том, что она придумала этот натюрморт. Художник воплощает на холсте то, что его волнует. А какие чувства можно испытывать к апельсину?

Глядя по сторонам, она видела множество сюжетов для картин, но выбор ее всегда останавливался на одном и том же: на океане.

Она подготовила холст, так, как ее учили много лет назад. А потом отнесла его со всеми другими принадлежностями – мольбертом, кистями, красками – в самый конец своего участка. Поставила мольберт и начала изливать на холсте всю свою душу, всю свою любовь к океану.

Элизабет видела океан во всем его великолепном многообразии. И именно из-за этого – из-за того, что она видела его так же, как когда-то в юности, – она снова почувствовала себя молодой.

Каждый день она наносила на холст все новые мазки, и постепенно к ней возвращалось волшебное умение запечатлеть при помощи красок и кисти окружающий мир. На картине отражалась ее любовь к океану и то, какой бы она сама хотела стать – живой, полной сил.

Сегодня Элизабет решится принести картину на занятие. Она с нетерпением ждала минуты, когда сможет наконец показать ее Дэниэлу.

В четыре часа она завернула холст в марлю и осторожно положила его на заднее сиденье машины. Приняв душ, она долго расчесывала волосы, пока они не стали блестящими. Элизабет надела брючный костюм, а из украшений только бирюзовое ожерелье.

В общем, выглядит она совсем неплохо, решила Элизабет.

Когда она вошла в аудиторию, там никого не было. Элизабет взглянула на часы: оказывается, она пришла на двадцать минут раньше.

– Вот дурочка, – пробормотала она.

– Что вы сказали? – Дэниэл стоял в дверях.

– Я пришла раньше времени... – запинаясь произнесла она.

Дэниэл улыбнулся:

– У вас для меня что-нибудь есть?

– Да, я принесла картину, – ответила она. – Вы сказали, чтобы мы изобразили то, что нас по-настоящему трогает, и вот я написала вид из своего окна.

– Давайте-ка посмотрим.

Элизабет подошла к пустому мольберту. Когда она устанавливала на нем свой холст, ее пальцы дрожали.

Дэниэл подошел поближе. Он двигался совсем тихо, и она не заметила, как он очутился рядом.

– Это бухта Тамарак, – сказал он. – Мы раньше с дедом ходили туда на яхте. Там во время прилива образуется такой заливчик...

– Да, у черных камней. А я даже и не знала, что моя бухта так называется. А надо бы – ведь я там живу. Правда, я не очень-то люблю рассматривать карты.

– Мне кажется, вы сами не подозреваете, насколько вы талантливы.

Голос Дэниэла был таким мягким – как песок на ее пляже. От его комплимента Элизабет почувствовала себя двадцатилетней.