– Я умоляла отца рассказать мне о ней хоть что-нибудь, но он так и не сказал ни слова.

– Может быть, в его душе не осталось ничего, о чем ему хотелось бы рассказать тебе. Ничего не осталось. Только грусть и тоска.

Элизабет знала, как это бывает.

– Знаешь, так произошло и у нас с Джеком.

– Иногда бывает трудно вспомнить, почему ты влюбилась в человека, – задумчиво проговорила Анита, глядя на океан. – Я ведь тоже уходила от твоего отца.

– Я об этом не знала. И куда, к кому?

– Это не важно, это и тогда было не важно. – Анита немного помолчала. – Он меня иногда подавлял. И я была такой молодой, когда мы поженились. Я сама порой не знала, чего хочу. Поэтому и жила его жизнью. Долгие годы мне ничего другого и не было нужно.

Элизабет было знакомо и это.

– Но мне очень хотелось ребенка, – продолжала Анита. – И когда мы с Эдвардом снова стали жить вместе, мы старались его завести. У меня было три выкидыша. С каждым разом это становилось все более невыносимым, пока я наконец не решила: хватит. Господь Бог знает, что делает.

Перед Элизабет предстала женщина, о которой она, в сущности, раньше ничего не знала.

– Я привезла тебе кое-что, – сказала Анита.

Элизабет протянула руку и помогла Аните встать с камня. Они поднялись по крутой деревянной лестнице и очутились на мокрой лужайке.

Когда они дошли до крыльца, Элизабет заметила у стены большую картонную коробку.

Анита сходила в дом за ножом.

– Открой ее, – сказала она.

Внутри Элизабет увидела какие-то блестящие зеленые палки и белую сетку.

– Это папин гамак.

– Вы лежали в нем часами.

– Мы наблюдали за светлячками, – мечтательно прошептала Элизабет.

– Ему наверняка захотелось бы, чтобы он был у тебя, – сказала Анита. – Гамак можно повесить в конце участка, рядом с лестницей, чтобы в хорошую погоду ты спала на свежем воздухе, слушала океан и вспоминала, как он тебя любил.

Элизабет посмотрела на Аниту и чуть не прослезилась. Она не могла вымолвить ни слова, не могла даже сказать спасибо.

Анита улыбнулась:

– Пожалуйста.

Март пришел в Нью-Йорк с арктическими ветрами. Ночью, когда стало так холодно, что даже Таймс-сквер опустела, пошел снег. К утру он превратился в настоящую пургу, так что Джек едва различал из окна силуэты зданий.

Он уже собирался пойти принять душ, когда зазвонил телефон.

– Здравствуйте, мистер Шор. Как хорошо, что мы вас застали. Это страховое агентство. Нам нужно ваше разрешение на то, чтобы распорядиться вашим имуществом, поскольку вы, очевидно, вообще исчезли с лица земли или собираетесь это сделать.

Джек рассмеялся.

– Виноват, – сказал он.

Да, Джеми палец в рот не клади.

– Это само собой. Сейчас ты начнешь говорить, что был так занят, что даже не смог перезвонить и поговорить о моих планах уйти из команды по плаванию.

– Детка, прости меня. Я собирался это сделать. Но здесь просто какой-то сумасшедший дом. Я работаю по пятнадцать часов в сутки.

– Поэтому-то тебя, наверное, и не было дома, когда я звонила вчера в два часа ночи. Ты, очевидно, был на работе.

Слава богу, что он разговаривал с ней по телефону. Джек почувствовал, как его лицо заливает краска стыда.

– Я принял снотворное. Понимаешь, в последнее время я плохо сплю без мамы.