— Ладно, хватит зря губами шлёпать, — говорит Старки. — Парни, вы не голодны? Я бы не прочь перехватить чего-нибудь прямо сейчас. В каком-нибудь «Ин-н-Аут». Что скажете?

С переднего сиденья — никакого ответа. Правда, он его и не ожидает. Просто изводить блюстителей закона всегда забавно: интересно знать, сколько времени понадобится, чтобы вывести их из себя. Потому что если они окрысятся — он выиграл. Как там у Беглеца из Акрона? Что он всегда говорил? Ах да. «Классные носки». Просто, элегантно. Понты сбивает на раз.

Беглец из Акрона — вот это парень! Правда, он погиб год назад во время террористического акта в «Весёлом Дровосеке», но легенда жива. Вот бы ему, Старки, да на место Коннора Ласситера! В его воображении призрак Беглеца из Акрона сидит рядом и одобряет его мысли и действия — нет, не только одобряет, но направляет и поддерживает его, когда он украдкой опускает скованные руки к левому ботинку и вытаскивает из-за подкладки перочинный ножик. Вот и пригодился ножичек.

— Хотя, если подумать, Ин-н-Аут Бургер — не такая уж плохая идея. Я за, — говорит Женогуб.

— Превосходно, — отзывается Старки. — Немного дальше слева. Закажите мне Зверский Дабл-Дабл, ну, вы же понимаете, почему — потому что я грязное животное.

К его удивлению, они действительно подъезжают к круглосуточному драйв-ин кафе. Старки чувствует себя мастером подсознательного внушения, пусть даже оно было не таким уж подсознательным. Неважно, главное — он контролирует поведение юнокопов!

Его заблуждение длится не долго. Копы заказывают еду только для себя. Для Старки — шиш.

— Эй! Вы чего это, а? — Он толкает плечом в пуленепробиваемый барьер.

— А тебя в лагере накормят! — отвечает Женогуб.

Только теперь до Старки доходит, что барьер отделяет не только заднее сиденье от переднего — он отделяет расплёта от всего остального мира. Ему больше не суждено отведать любимой еды. Он больше никогда не отправится в свои любимые места. Во всяком случае не как Мейсон Старки. Внезапно на него накатывает тошнота; сейчас он выблюет всё, что съел с самого шестого дня после своего зачатия.

Ночным кассиром оказалась девчонка, которую Старки знает по предыдущей школе. Увидев её, он испытывает целую бурю эмоций. Можно было бы забиться подальше в тень на заднем сиденье и надеяться, что его не увидят, но это не для Старки. Он не какой-нибудь жалкий трус. Пропадать — так с музыкой, причём с такой, которую услышат все!

— Эй, Аманда, пойдёшь со мной на выпускной бал? — кричит он, надсаживаясь — чтобы было слышно сквозь толстое стекло.

Аманда прищуривается, вглядывается в темноту и, рассмотрев собеседника, морщит нос, как будто унюхала тухлятину.

— Не в этой жизни, Старки.

— Почему?

— Во-первых, потому что ты софомор, а во-вторых, потому что ты лузер в полицейской машине. К тому же — кажется, в дисциплинарной школе устраивают свои танцы, разве нет?

Ну она и тупица, однако.

— Э... видишь ли, со школой я уже расплевался... то есть расплёлся.

— А ну закрой варежку, — советует Запевала, — не то расплету тебя прямо здесь — на гамбургеры.

Наконец до Аманды доходит, и она смотрит на него в лёгком замешательстве.

— О!.. Ох, прости Старки, мне так жаль, мне правда так жаль...

Вот только жалости Мейсону Старки и не доставало!

— Жаль чего? Ты и твои приятели строили мне козьи морды, а теперь тебе, видите ли, жаль? На фига мне твоя жалость!

— Мне так жаль... то есть... мне жаль, что мне так жаль... то есть... — Она безнадёжно вздыхает и, оставив попытки выразить соболезнование, протягивает Женогубу пакет с заказом. — Кетчуп нужен?

— Не надо, и так сойдёт.