И я остался совершенно один.

В первый раз, когда мама позволила профессору переночевать в Вороньем Гнезде (дело было довольно поздно в пятницу), я спрятался в своей комнате. Чтобы не слышать их смеха и звона бокалов. Мама заглянула ко мне пожелать спокойной ночи, но я сделал вид, что сплю.

Ночью, услышав скрип лестницы, я выполз на веранду. И мой горящий взгляд проследил через занавеску, как мама и профессор прошмыгнули в спальню, заперли дверь и сбросили на пол одежду.

А в углу, неподвижный, невидимый, стоял папа.

Профессор с мамой выпили. Профессор был в игривом настроении. Мама пыталась на него шикать.

Сердце у меня в груди билось, как зверь в клетке, — от ужаса и страшных предчувствий.

В течение нескольких недель я наказывал ее тем, что перестал с ней разговаривать.

Потом были другие игры…

Через полгода после смерти отца мама вышла замуж за профессора. Коллегу и лучшего друга папы. Простите мой несколько натужный смех.

В тот год, когда родился мой сводный брат, мама и профессор продали Воронье Гнездо. Я не стал переезжать к ним. Когда я сказал маме, что буду снимать комнату, мне показалось, что она облегченно вздохнула. Так человек, одолевший самый трудный участок пути, оглядывается назад с чувством выполненного долга. Она начинала жизнь с нуля.

Мама и профессор живут на белой кирпичной вилле в Бугстаде. Они называют ее Нижний Хольменколлен. Дом высотой в два с половиной этажа выглядит так, как будто его спроектировали и построили за три недели непрерывной пьянки. За свой проект архитектор получил несколько премий. По мне же, дом — хаос из закутков, спиральных лестниц и потайных шкафов, в которых мама прячет свой арсенал полупустых бутылок. На склоне, обращенном к дороге, в огромных количествах произрастают желтые цветы лапчатки, швейцарский рододендрон, розы Лили Марлен. Но их ароматы перебивает сильный запах гербицидов. Перед виллой — идеально ровная лужайка. За домом на специально привезенных из Шотландии каменных плитах под навесом стоят качели с подушками такого размера, что в них можно утонуть, огромный гриль, изготовленный одним другом профессора, и фонтан с изображением ангела, который одновременно рыгает и писает и при этом со смехом смотрит в небо. За садом следит садовник, он приходит на виллу каждую пятницу. Тогда же приходят девушки из бюро по уборке помещений. У мамы в этот день много хлопот.

Когда она открывает дверь и видит, что на крыльце стою я, невредимый и веселый (хотя и несколько бледноватый), она всплескивает руками. Я обнимаю ее. Хотя это не в моих привычках. Ласки надо дозировать. Кроме того, я ненавижу запах маминого зубного ополаскивателя, который должен заглушать запах алкоголя в ее дыхании. Мне не особенно хотелось сюда приезжать, но надо было ее успокоить. И напомнить, какой сегодня день.

Кухня светлая и большая. Сосновые половицы перевезены из усадьбы в Хаделанне. Мама варит кофе.

— Будешь чистить рыбу? — спрашиваю я в шутку, глядя на газеты, разбросанные профессором по столу.

Мама пренебрежительно смеется. Она, конечно, готовит сама, но грязную работу за нее делают другие. Она выключает приемник, стоящий на подоконнике. Мама жить не может без передачи «В девять утра». Как и без много другого.

— Ты всегда заставляла других чистить рыбу вместо себя, — произношу я. Это намек. На то, что случилось много лет тому назад. Ей должно быть стыдно.

— Слушай, только что звонил Трюгве, — говорит она.

Она следит за моей реакцией. Но ответа нет.

— Он очень взволнован.