Какое ему дело до проблем смертных и управления космосом? Разве космос хоть что-то сделал для него? И он не мог терпеть жалость во взглядах сестер или их восхищение, когда Осирис озарял залы Гелиополиса своим присутствием.

Единственной причиной, по которой он бывал в Гелиополисе последний век была Исида. Сетх много ночей провел, прячась среди листвы дерева у ее окна. Часто ее там не было, ведь она исполняла задания, что поручал ей владыка всех богов, Амун-Ра. Он разочарованно уходил от дерева с неприятным ощущением, которого не должно быть у бога с любой репутацией. Но, когда его терпение вознаграждалось, он получал шанс посмотреть на ледяную принцессу, готовящуюся ко сну.

Сначала он следил за ней, чтобы узнать секреты, запомнить ее чары и практиковаться перед сном. Но вскоре он понял, что, как бы ни старался, как бы точно ни копировал чары, он не мог применять магию так, как она. Но его все равно влекло к ней, и он оказывался у ее окна чаще, чем следовало.

Исида был холодной, милой и сильной. Сетх считал ее самой одаренной из них. Ночь за ночью он сидел и представлял, как украдет ее силы, заберет их себе. Он бы изменил ее магию, чтобы использовать ее для своих целей. И тогда никто не будет смотреть на него с жалостью или кривится при виде его жалких попыток управлять материей. Но для этого нужна была сила Исиды.

Сначала Сетх представлял, как заберет ее силу. Время шло, он вырос, и его фантазии исказились. Он питал странное и неестественное влечение к Исиде, одержимость доходила до того, что он не думал о своих физических потребностях. Голод причинял боль, но не убивал его, а остальным не было дела до темных кругов под его глазами, до его обвисших волос. И никто не обращал на него внимания, когда Осирис был рядом.

Он скрывался в тенях своего дерева, смотрел, как она расчесывает волосы, и призывал ветерок — незначительный трюк, но с его способностями требовавший много его энергии, — чтобы до него донесся запах с ее нежной шеи. Он прилетал к его ладони, и Сетх ловил его и удерживал у лица, пока запах не рассеивался часами позднее.

А потом Сетх обращался к предмету, который прятал днем, он доставал перышко, что забрал из ее купальни, и гладил большим пальцем нежное перышко медленными кругами, думая о той, кому оно принадлежало. Когда Исида засыпала, он устраивался удобнее и смотрел на нее, позволяя тайным темным мыслям принимать облик и укореняться в его разуме.

Если бы он был увереннее, он бы давно сделал что-то со своими чувствами. Поговорил бы с Исидой. Показал бы ей, что Осирис не достоин ее внимания. Что истинное желание было важнее подкупающей улыбки и широких плеч.

Нет.

Истинное желание было дрожью его ног и рук, когда он смотрел на нее, необходимостью поглотить ее в себя. Создать мир, где существовали бы только они, где они могли занять соответствующие места короля и королевы космоса, а все преклонились бы перед ними и поклонялись бы им. Об этом он думал, глядя на Исиду. Не было больше никого, кто мог бы быть с ним.

Особенно теперь, когда он получил свои силы. Несмотря на усталость, тревогу и страх, что проникали в него из-за того, что на их появление ушло столько времени, Сетх понимал, что это того стоило. Ведь его способность была самой ужасной и чудесной из всех. У него была сила разрушать.

Доказательством была корчащаяся на земле женщина. Сетха раздражал ее безумный вой. Он призвал огонь на посевы пшеницы женщины, потому что знал, что Осирис приходил сюда в прошлом году и рассказывал всем о необходимости выращивать свою еду.

Видя созревшее доказательство жалких и, по его мнению, бессмысленных сил Осириса, связанных с растениями, он злился, а потому решил сжечь поле. Может, дело было в мелочности, может, в зависти. Но это ранило бы любимца Амун-Ра. А ему было приятно смотреть, как животные пытаются убежать от дыма и огня. Сетху нравилось, что все эти существа боятся его и его силы.