— Не важно, — ответил Осирис, гладя ее по волосам. — Этой ночью мое сердце пронзит или ужасная радость, или ужасная печаль. Но оно все равно принадлежит тебе, — Осирис поцеловал ее, запечатывая свое пылкое обещание.

Исида подняла крылья, и они оказались в коконе из перьев. Они отчаянно прижимались друг к другу, понимая риск того, на что согласились. После этого поцелуя они неохотно отпрянули друг от друга. Осирис проводил Исиду взглядом, ее синяя ваза с его скарабеем сердца была под рукой.

— Береги себя, любимая, — прошептал он, следя за ней в небе. Она пропала, и он взял алебастровую вазу и опустил в сумку, с которой всегда путешествовал. Осирис поднял руки и погрузился под землю, миновал темную границу между царством богов и Землей.

Долгие часы дня шли для Осириса медленно, его мысли уплывали к Исиде и заклинанию, что она сплетет. Они рисковали многим. Может, Амун-Ра лишит их сил, узнав о том, что они сделали. Может, он изгонит их на Землю, заставит жить как смертные. Но это не беспокоило его так сильно, как должно было.

С его знанием сельского хозяйства и ее познаниями в исцелении они смогут прожить хорошую жизнь вместе, даже если будут смертными. Он потер челюсть и поправил сумку, пока шел по городу к фермам и зеленым посевам у берегов Нила.

Исида может пожалеть о потере крыльев, если она станет смертной. Да и он будет жалеть о потере ее крыльев. Они были прекрасными, их прикосновения он даже не мог описать. Но крылья были частью нее, а не всей Исидой.

У него останется она, даже если Исида не будет богиней. А такой женщине был бы рад любой мужчина. Даже как смертные они будут счастливы. Осирис замер и вдруг понял, что смертность давала шанс на кое-что большее.

Осирис никогда не думал о детях. Но теперь мысль укоренилась в его разуме. Сын? Дочь? Полный дом детей? Он подумал о том, что узнал как бог. Всем этим он мог поделиться с детьми. Его сердце колотилось, он понял, как сильно хотел семью.

Как он не признавал свои чувства к Исиде, пока она не заговорила об отношениях, так он не давал себе думать об отцовстве. Исида была права. Уязвимость при становлении смертным могла освободить.

Каждый инстинкт говорил ему, что может быть больше. Что он способен на большее, быть не только тем, кем является. Разве плохо стремиться к этому? Возможно. Но он стремился. Он не переживал о последствиях. Если худшее, что случится, — это жизнь с Исидой как смертной, Осирис принял бы это.

Добравшись до Нила, Осирис поднял руки и прочитал заклинание, что заставит реку разлиться на берега. Он не сдержал улыбку, глядя на солнце. Когда грязная вода коснулась его ног, он рассмеялся и радостно подумал о своей хитрости. Не имело значения, ждет его путь с Исидой среди небесных царств или смертных, пока они были вместе.

Воды Нила ласкали сухую землю. Когда они высохнут, земля сможет напитать посевы на берегах реки. Тысячи людей будут накормлены. Половодье Нила не было пустяком. Гнилые останки в воде несли новую жизнь. Это был естественный процесс. Может, ему придется отдать часть себя, чтобы быть с Исидой, но так между ними появится что-то новое.

Амун-Ра всегда говорил им о жертве. Об этом думал Осирис, пока шел среди воды к полям. Он учил их, что порой нужно что-то потерять, чтобы получить другое. Может, если он объяснит свои мысли Амун-Ра, великий бог поймет. А, может, и нет.

Стряхнув грязь с ног в сандалиях, он пошел по полям в темпе смертного. Зерно было золотым, в воздухе тепло пахло сеном, согретым утренним солнцем. День был прекрасным, и он часами думал о любви и грядущих испытаниях, что им придется преодолеть, чтобы стать едиными.

* * *

Для Исиды часы шли быстро. Она писала заклинание снова и снова, повторяла, бормоча под нос, проверяла силу каждого слова. Когда Исида оказалась удовлетворена результатом, она хорошенько поела, зная, что для заклинания ей потребуется вся ее энергия.