— Вася! Где ты пропадал?.. Тут все ищут твои книги, заучивают наизусть стихи, а ты — пропал.

— Да почему ищут?.. Почему заучивают? Раньше-то, вроде, и не интересовались.

— Раньше? Когда это было — раньше? А как вышла о тебе статья, так и начали искать книги.

Вася похолодел. Упавшим голосом спросил:

— Какая статья?.. О чём она?..

— Ах, ты, садовая голова! Какая да о чём?.. Кто теперь помнит, что в ней писали, важно, что ты стал знаменитым. Можно сказать, проснулся, а у изголовья — слава. Каждому бы Бог послал такую судьбу!..

И в самом деле: Вася стал знаменитым. Каждый ему кланялся, тянул руку, а в издательствах охотно печатали его книги. Слава — дама капризная, и никто не знает, как завоевать её расположение. Она может и нечаянно лизнуть тебя, а чаще всего проходит мимо и даже мельком не взглянет в твою сторону.

Что же до меня, то я после критических статей в свой адрес в сибирскую тайгу не убегал и каждый укол хотя и болезненно, но перемогал. Жил, как и все живут, и всегда помнил одну непреложную мудрость: выше своей головы не прыгнешь. И, слава Богу, никогда не горел желанием забраться на какие-то высоты. А если судьба и совала меня иногда в кружок избранных, я там не испытывал особых радостей. Но вот чего не сумел одолеть в своей жизни, так это равнодушного отношения к судьбе своих рукописей. Книги — наши дети, а о детях в народе говорят: малые детки — малые бедки, большие детки — большие бедки. Удивительно, как точно отражается в этой пословице взаимоотношение родителей и детей и так же точно выражены отношения литератора и его трудов.

Но я, конечно, был бы не до конца честен в отношениях с читателем этой моей воспоминательной книги, если бы не объяснил ему причины таких трудных первых шагов моего романа о войне. В этой главе я уже кое-что сказал об этом, а в других местах постараюсь рассказать подробнее.

Судьба «Насти» омрачила все стороны только что начавшейся моей жизни в Ленинграде. Мне и теперь кажется, что если бы такое случилось в Москве, я бы легче пережил эту неудачу; там и моя Надежда уж притерпелась к подобным ударам судьбы, и приятелей было много, кто-то бы нашёл слова утешения, но здесь я был один, или почти один — некому было душу выплакать, да и, признаться, не хотелось. Дважды или трижды сказал жене:

— Оставь хлопоты. С книгами это бывает. Ну, постигла неудача, так и что же? Не впадать же нам в истерику.

— Ну, уж дудки, чтобы я отступилась и оставила «Настю» лежать в гараже да там у них в издательстве. Наконец, какая неудача? Книгу раскупили, едва она появилась на прилавках. Да я обойду все магазины и потребую объяснений. Я найду людей, которые на Невском будут продавать книги. Продают же там газеты и патриотические журналы. Наконец, сама пойду к метро «Пионерской» и буду стоять с книгами.

Доходили до нас слухи о том, что плохи дела и в издательстве. Я знал, что бедствует Евгений Васильевич; у него новая семья, маленький ребёнок и жена не работает. И директор берёт для себя из кассы самую малость, а у него два взрослых сына, им надо поступать в институт. Люша тоже вытряхнула за издание «Насти» все бывшие у неё денежные запасы. Сам того не желая, я, кажется, явился причиной многих потерь и страданий, — и не только для нашей семьи. Стали появляться боли в сердце; я тогда шёл в Удельный парк и, как мой добрый приятель Фёдор Григорьевич, старался на прогулке унять душевное беспокойство. Хотел бы с ним посоветоваться, но не люблю жаловаться на своё здоровье. А между тем, напрасно я уже тогда не рассказал Фёдору Григорьевичу о посетивших меня болях в области сердца.