Когда бой закончился, из погреба извлекли четыре трупа: двух подростков – мальчика и девочку, женщину средних лет и старика. Всем, кроме пацана, поотрывало руку или ногу. Мальчик весь был забрызган кровью, но ран на нем не было видно.

На одну секунду Самойленко поверил, что кровь чужая, что мальчишку не зацепило. Весь его опыт противоречил этому выводу, но чудеса на войне случались уже не раз. К мальчику наклонились, чтобы попытаться привести его в чувство, расстегнули рубашку и тут заметили на левой стороне груди два следа попадания осколков. Мальчик был мертв еще вернее, чем остальные.

Несколько дней подряд Самойленко неотступно думал о том, как он должен был поступить. Перед боем село долго и упорно обстреливали. В большинстве своем простые жители убежали в сторону шоссе, воспользовавшись одной из кратковременных пауз. Какого черта остались эти? Почему не подали голоса, когда он приоткрыл люк в полу?

Только зашебуршились, черт бы их побрал.

А что он мог, что он должен был сделать? Окликнуть: кто там? Сколько было случаев, когда матерые боевики подражали женским и детским голосам, сколько ребят поплатились жизнью за излишнюю доверчивость.

Вместо фальшивого ответа боевик мог сразу выстрелить из погреба, мог подорвать себя вместе с противником, не желая сдаваться в плен. Напарник спецназовца по дежурству слышал из прошлого совсем другой голос. Более членораздельный – ведь прошлое было совсем недавним.

Голос являлся не помимо воли. Глеб сам хотел еще раз прокрутить в голове свой долгий разговор с седоватым благообразным человеком, похожим на университетского профессора…

– Да уж, работенка не из приятных.

– Ответственное дело. И некому больше поручить.

– Люблю за все от "А" до "Я" отвечать. Здесь я как собака в опытах Павлова: сижу под колпаком и жду, когда током шарахнет.

– Твоя часть самая рискованная. Влиться в команду людей, которые давно уже никому и ничему не верят. Если вдруг заподозрят, их ничто не удержит от крайних мер.

– Капризничать, конечно, не пристало. Но не моя это стихия. Мой козырь нападение, не защита.

– Не волнуйся, будет у тебя шанс проявить все свои таланты. Не уведут у тебя из под носа главную цель.

Именно на этом «поле чудес» два пилота купили бэушную электроплитку. Ильяс со знанием дела заварил чай, намешав в нужной пропорции черного и зеленого.

– Чай не пил, откуда силы? Выпил чай, совсем ослаб, – пробормотал Бубнов, откинувшись на спинку стула и почесывая медвежьей своей лапищей широкую шею.

Хилый стул не выдержал такой позы, затрещал. Бубнов едва успел вскочить, чтобы не оказаться на полу. Расслабленное состояние как рукой сняло. Он предложил Барскову сходить пообщаться с рыжим. Раз они с ним имели дело, они и должны контачить дальше.

Рыжий отыскался на прежнем месте возле «фольксвагена».

– Ну как устроились?

– Нормально, если не считать, что подо мной чуть стул не обломился. Больничный ты бы оплачивал, – пошутил Бубен.

– Я ведь предупреждал, что мебель не первой свежести. Новье денег стоит.

– Все это мелочи жизни. Как тут у вас дела на рынке, какая сейчас конъюнктура?

Интересуясь ценами и спросом, Бубен хотел на самом деле услышать другие важные для себя вещи. О последних происшествиях, о том кто «крышует» торговлю и как себя ведут здесь менты.

Рыжий оказался человеком словоохотливым.

Говорил он без умолку, но Бубен так и не смог выудить почти ничего конкретного. По словам парня выходило, что жизнь на рынке течет в общем безоблачно, каждый знает свое место и соблюдает обязательства. Доходы торговцев в среднем невелики.