– Да, капитан. Я все понимаю.

Джулиан замысловато выругался. Судя по звуку, он бросил что-то на пол. Наверное, рапорт.

– Объясни мне, что я вам сделал? Что? Я плохо относился к твоей дочери? Нет, все было вполне серьезно. Я плохо относился к тебе? Нет, по-моему, был вежлив и учтив. Даже после того, что вы с дочуркой натворили, я не лишил тебя работы, разрешил летать в своей команде. Выгородил, когда из-за тебя чуть не изнасиловали Квин. Тогда мне показалось, что ты все поняла, Делайла. И что впредь будешь умнее.

– Мне жаль, Джулиан. Я действительно перешла черту. Обиды порой превращают нас совсем не в тех, кем мы являемся.

– Да, а еще глупость, – мрачно добавил он. – Значит, так. У меня сейчас для тебя два варианта. Первый – я передаю твой рапорт наверх. Тебя уволят и, скорее всего, посадят. Твоя дочь потеряет работу. В «Драконьих авиалиниях» не нужны сотрудники с родственниками, осужденными за угрозы безопасности и причинение вреда здоровью экипажа. И второй вариант. Ты забираешь эту бумажку и делаешь с ней что-нибудь неприличное. Затем сообщаешь своей дочери, что я не хочу больше видеть ее рядом с драконами. Даже если она вознамерится убирать за ними дерьмо – то получит отказ. Но ты сохранишь место, и никого не посадят. Решай, что тебе важнее: выгородить идиотку-дочь или выйти из ситуации почти без потерь.

От волнения, чтобы не пропустить ни слова, я перестала дышать.

– Вот что я тебе скажу, Делайла. Вам очень повезло, что Квин – добрая. На мой взгляд, слишком добрая, и эта доброта в ней граничит с наивностью. Она даже не допустила мысли, что кто-то поднял шторку специально. И не допустит, если я ей не скажу. Твоя дочь сама все разрушила, Делайла. Хватит строить из себя жертву. Я бросил много девушек, но Дару бросать не собирался. И пора бы уже смириться, что все давно кончено. Я делаю вам одолжение в последний раз и лишь потому, что Дара спасла нас с Морганом после крушения. Но предупреждаю…

Он выждал паузу.

– Если я увижу твою дочь рядом с драконами – она сядет. Если она еще хоть раз подойдет ко мне, к моей семье или к моему дому – сядет. Если ты еще хоть раз попробуешь выкинуть что-то вроде этого, сядет. Если ты еще хоть раз небрежно отнесешься к работе или обидишь Квин – лишишься работы, и вы обе сдохнете с голоду. Мое терпение лопнуло. Вы так долго кричали о том, какой я тиран, сволочь и хам. Поздравляю, ты как никто другой близка к тому, чтобы узнать, каково это на самом деле. Тебе все понятно?

– Да.

– Так а зачем призналась-то? Так бы и стояла на версии про кривую шторку.

– Ты же все равно докопаешься до правды, – вздохнула она.

– Жаль, что эта светлая мысль не посетила тебя до того, как ты родила это сочинение. Всего доброго. Вернетесь домой – зайди ко мне. Не думай, что так просто отделаешься. Отрабатывать придется долго, без выходных и очень старательно. А теперь пошла вон!

Последняя фраза прозвучала слишком громко. Я поняла, что разговор окончен, и бросилась к постели прежде, чем Джулиан вернется. Точнее, попыталась, но из-за проклятой повязки не рассчитала расстояние и врезалась в тумбочку, с которой посыпались стакан и свечи.

Раздался скрип двери.

– Ты слышала разговор?

Пришлось признаться:

– Да.

– Еще одна капитанская мудрость: не веди воспитательных бесед там, где их могут подслушать.

Судя по звукам, Джулиан поднимал упавшие с тумбочки вещи.