|
Это значит все передвигать. – Чжан Дагэ зажег трубку. Услыхав о возможности нового переворота, да еще с такими сложностями, Лао Ли решил, что не стоит ввязываться в это дело, и кивнул головой. Это означало, что завтра он пойдет к Чжан Дагэ за картинками и парными надписями. Чжан Дагэ ушел. Вдруг Лао Ли вспомнил, что не пригласил его пообедать. А есть ли в доме обед? Во всяком случае, чайник чаю найдется! Он взглянул на стол в гостиной: там на фарфоровом подносе стояли чайник и шесть чашек, будто ждали, что кто-то придет и заварит чай. Но кто должен это делать? Кто в доме Чжан Дагэ принимает гостей и угощает их чаем? Лао Ли нахмурился. В это время ре-шил раскланяться Дин Второй. Дети схватили его за руки и не отпускали. – Пообедайте у нас, – просил мальчик. – Мама испечет лепешки с финиками. – Лелешки, – вслед за братом пролепетала девочка. Лао Ли вышел во двор проводить гостя и подумал: «Дети разбираются в приличиях лучше взрослых! Но какой смысл в приличиях?» Размышляя, он забыл о Дине Втором и спохватился, когда гость был уже далеко. 2 Госпожу Ли нельзя было назвать некрасивой. Лицо не очень выразительное, зато чистое, брови прямые. Вот только рот она держала полуоткрытым, показывая крупные зубы, и шумно дышала. Изяществом она не отличалась, а в ватном халате была вообще неуклюжей. В туфли до-бавляла ваты, чтобы изуродованные ноги казались больше, хотя из-под халата их вовсе не было видно. Ходила прямо, но иногда вдруг всем телом подавалась назад, – видимо, поправляла в Туф-лях сбившуюся вату. Словом, она была хороша собой, лишь когда сидела. Она умела по-современному кланяться: опускала руки и резко наклонялась вперед, выглядело это весьма торжественно, но, казалось, она сейчас упадет. Госпожа Ли поклонилась Дину Второму, затем Чжан, Дагэ, и хотя получилось это не очень естественно, она осталась довольна собой. Когда Чжан Дагэ сказал: «Хорошо, что еще не холод-но», – госпожа Ли весьма кстати добавила: «Зима еще не наступила». Расставив все по местам, она села на стул, опершись о спинку, и осмотрелась. Вообще-то ничего, только пусто очень. Ну и ладно. Не так уже это плохо. И потом, она здесь хозяйка. Нет свекрови, нет золовок, которые не спускали с нее глаз, только мужу придется подчиняться. К тому же, ведь это – Пекин! Пекин, конечно, Лучше деревни, но здесь столько премудростей. Лао Ли все еще хмурился. Он поглядел на жену, хотел сказать: «Не могла, чай заварить!» – но сдержался и попросил: – Налей чаю! – Он боялся, что она не поймет слова «заварить». – О, я совсем забыла, – осклабилась госпожа Ли. – А заварка где? – Она произнесла эту фра-зу так громко, – будто обращалась ко всему Пекину. – Потише! – сказал муж, он хотел добавить: «Здесь не деревня, где орут на всю улицу», – но опять сдержался. Желая загладить вину, жена быстро нашла заварку. – Ой, совсем забыла, воды же нет! – еще громче сказала она. – Ну, потише же! – скрипнул зубами Лао Ли, и брови его образовали угол. Она взяла чайник, потопталась на месте, видимо, поправляя вату в туфлях: – Пойду займу кипятку у соседей. Он покачал головой. Так и подмывало сказать: «Здесь не деревня, где можно все занимать!» – Ма, есть хочется. – Девочка потянула мать за руку. Мать обняла ребенка, глаза ее покрас-нели. В деревне дети уже спали бы, а здесь, в этом противном Пекине, и этого нельзя, и того. До сих пор дети голодные! Комнаты пустые, даже лежанки нет. Ни ящиков, ни воды – ничего не найдешь, а муж все хмурит брови. Сто Пекинов не сравнятся с деревней! – Па, есть хочу. – Мальчик стукнул Лао Ли кулачком. Лао Ли поглядел на детей, перестал хмуриться. |
