|
Поглощенный ожиданием, Лао Ли не чувствовал одиночества. Кроме того, мысли его были заняты Чжан Дагэ. Что за птица этот Сяо Чжао? Тяньчжэня до сих пор не освободили! Каким жалким стал Чжан Дагэ1. Всю жизнь он повелевал судьбой, но к старости она может выскользнуть у него из рук, уйти, как вода между пальцев. И все из-за сына. Если бы у него сгорел дом и старинные стулья превратились в пепел. Чжан Дагэ смог бы еще оправиться: он надел бы старый простой халат и вышел на улицу предсказывать судьбу молодым. Он был бы таким же опрятным и вежливым и в конце концов скопил бы денег на маленький домик. Но речь идет о сыне! Подумать только! Арест этого шалопая окончательно сразил Чжан Дагэ. А что, если бы я потерял сына? Конечно, тяжко, хуже не придумаешь. Может быть, дело в эпохе, в том, что супруги мало любят друг друга, в том, что Чжан Дагэ обуржуазился еще больше меня? Ладно, схожу-ка его проведаю. С тех пор как Пекин стал столицей, Южный рынок превратился в самое бойкое место, хотя все еще уступал торговым рядам «Восточное спокойствие». В «Восточном спокойствии» заправляли иностранцы, а на Южном рынке – местные мелкие торговцы. Лотки с лепешками, огромные чаши с лапшой в кунжутной подливе – простые люди любили Южный рынок, где все казалось близко их сердцу, им не нужен был ни ресторан «Пекин», ни банк. Официантки в кафе, японские товары в магазинах, модные школьники и школьницы в соломенных шляпках и парусиновых туфельках, различные овощи и фрукты, дешевая жареная утка, пирожки с бараниной, цветы в вазах и туберозы – все причудливо смешалось на Южном рынке. Суматоха не утомляла, увеселения не были чересчур дорогими, романтика уживалась рядом с обыденностью. Особенно хорошо было здесь вечером: девушки в легких пестрых платьях, звонкий перестук ковшей со сливовым компотом, призывные голоса торговцев арбузами, прохладный ветерок; небо еще окрашено лучами заходящего солнца, а в магазинах уже горят огни; дыхание людей, гудки машин, запах поте, смешанный с запахом духов и пудры; здесь хорошо даже тем, у кого ни гроша за душой. Богачам вряд ли лучше, когда они мчатся в машине по центральным улицам, беспрерывно нажимая на клаксон и едва не задевая трамваи, набитые людьми. Однако Лао Ли терпеть не мог мещанской никчемности и суеты. Было в нем что-то от аристократа. Он шел по краю тротуара, не хотелось толкаться. Но у самого Коридорного переулка его вдруг кто-то схватил за руку. Это был Дин Второй. – А, господин Ли! – Язык у Дина Второго заплетался, лицо было красным, а сам он шатался, хотя и держал Лао Ли за руку. – Господин Ли, я выпил немножко. Да, выпил, выпил! Прошлый раз ты угостил меня, спасибо! С тех пор я не пил, только сегодня, это я точно помню. Еще хочется выпить, тяжесть у меня здесь. – Он показал на грудь, пахнув винным перегаром. Лао Ли повел его в закусочную. Дин еще выпил, но продолжал хмуриться, что с ним редко случалось. – Господин Ли! – Он наклонился к уху Лао Ли, губы его дрожали. – Сючжэнь!… – Что с ней? – Лао Ли подался назад, спасаясь от винного перегара. – Я понимаю женщин, хорошо понимаю. Ты же знаешь мою историю? Лао Ли кивнул. – Я вижу все по глазам, по походке, хорошо вижу. – Он отхлебнул из рюмки. – Как только Сючжэнь сегодня вернулась, я сразу все понял. Девушки все одинаковы, когда хотят выйти замуж или выкинуть какую-нибудь штуку. Сючжэнь, девочка моя, я ее вынянчил, а теперь… – Дин Второй закивал головой и умолк, словно погрузился в воспоминания. – Что теперь? – нетерпеливо спросил Лао Ли. – Ох! – Дин отнял от губ пустую рюмку. – Ох! Как только она пришла, я сразу все понял. Она не шла, а покачивалась, улыбалась и смотрела на свои ноги! Что-то не ладно! Мои птички тоже это поняли и как закричат! Я позвал Сючжэнь к себе. Давно не была она в моей комнате! Маленькая по пятам ходила за дядей Дином, моя девочка! Я стал расспрашивать ее по-хорошему, и она сказала про Сяо Чжао. |
