Зажатый в тисках гипертрофированного констриктора пизденки, я не мог теперь пошевелить нижней частью тела, а мои отныне бесполезные яйца беспомощно болтались на своем кронштейне. Гнет ее вшивого, но опытного поддувала доставлял мне жуткие мучения: ведь нельзя было даже двинуться, для того чтобы вызвать семяизвержение, на которое я возлагал все надежды. Однако не зря же я учился в Горной школе! (Я думал, вам тогда было не больше семи, — ввернул я, но он, похоже, не расслышал.) Ухватив ее бидоны за сосцы, — что оказалось невероятно удобно, — я начал раскачиваться из стороны в сторону, причем обворожительная, хоть и неученая девчонка даже не подозревала о цели моих действий. Через пару секунд мои увесистые яйца вновь забарабанили по ее уже ослабшему калтычку, а я тем временем собирался с силами перед колоссальным поединком, возбуждаясь от чувственной природы схватки. В конце концов, мне улыбнулась удача: мохнатая муфта ослабила свое мучительное давление, и одним рывком кипящего тапиокового пудинга я спустил добрых восемьдесят фунтов в ее гардеробную, утопив при этом трех ни в чем неповинных престарелых джентльменов и служанку, присматривавшую за их шляпами и тростями. Это намного превышало вместимость леди: внутреннее давление такого количества жидкости уравновесило натиск ее подуставшего индийского каучуконоса, так что я успел не спеша поебаться четырнадцать раз подряд и кинуть еще одну сухопутную палку, на что и рассчитывал изначально. Под восторженные возгласы всего собрания я вынул взмокший банан из ее разверзшейся сальной дырки, а затем, отсалютовав шляпой и карикатурно поклонившись всей честной компании, ретировался. Полагаю, ты признаешь, что я по справедливости снискал себе доспехи на ратном поле.
— Вас посвятили в рыцари? — дерзнул я спросить, видя, что он молчит.
— Увы, говнососик, — добродушно ответил священнослужитель, — но зато я подцепил чертовский сифак!
CAPITULUM IV Закавыка Королевы, или Страницы дневника о моей жизни в Шотландии
— Вскоре после событий, которые я столь вычурно описал в предыдущей главе, — продолжил Архиепископ, — я стал единственным подлунным средством спасения ценного члена общества. У производителя виски было много знакомых в горной Шотландии, и рассказ о моем подвиге, без сомнения, оживил не одну хмурую сырую ночку в этой тоскливейшей из стран. Как бы то ни было, однажды отец вернулся из своей конторы в ужасном волнении, размахивая телеграммой. От страха он сдрочил целых четыре раза подряд, дабы унять свои чувства, и вот какова была новость, которая при чтении показалась скучной и бесцветной, словно писюнчик младенца–альбиноса. Телеграмма гласила: Нетрудоспособен связи переутомлением Б.лм.р.л принудительный набор Вы способны помочь Величество жаждет будущее Империи в опасности. Браун. Телеграмму прислал знаменитый Джон Браун!
Отец мой был человеком дела: уже через двенадцать часов в ворота Б.лм.р.ла меня впустил последний уцелевший из некогда галантного 72–го полка. Г.рд.нс полностью вымер за день до этого, а Ч.рн.й Д.з.р, сохранив верность до самого конца, с трудом протянул до утра. В королевскую опочивальню меня не провели, а, скорее, приволокли отчаявшиеся фрейлины. У постели П… У… с упрямым героизмом, отвагой и мужеством вздымал в последнем усилии свой причудливо истатуированный бобомет на ошеломительную мандятину Императорской ебарьши. Строгие, бледнолицые доктора — единственные непотрепанные самцы в радиусе сотни миль — с тревогой выпускали ежечасные бюллетени. Телеграф изнемогал: войска устремились на Север, мистер Б…к мобилизовал свой Армейский корпус, но одно лишь воображение пустобреха не могло утешить высокопоставленную страдалицу — ей нужна была крепкая мозговая кость, точнее, целая уйма таких костей!
Я подковылял к постели — не забудь, мне еще не было и восьми! Неторопливо закинув ногу на пропитанную виски груду жира, которую бритты величают своей К…ой, я возгласил: Пора! и приступил к делу. |