— Что с ней случилось? — сказала я. — Это была та самая яхта, на которой она утонула?

— Да, — тихо сказал он, — яхта перевернулась и пошла ко дну. Ее  смыло за борт.

— Какой величины была яхта? — спросила я.

— Около трех тонн водоизмещением. С небольшой каютой.

— Из-за чего она перевернулась? — спросила я.

— В заливе бывают сильные штормы, — сказал он.

Я представила зеленые, покрытые барашками волны в проливе за мысом. Возможно, ветер поднялся внезапно — смерч, идущий воронкой от маяка на холме, и крошечная яхта накренилась, сотрясаясь, на бок, белый парус лег плашмя на бушующие волны.

— Неужели никто не мог добраться до нее? — сказала я.

— Никто не видел, как это случилось, никто не знал, что она вышла в море, — сказал Фрэнк.

Я боялась взглянуть на него. Он бы увидел по лицу, как я поражена. Я всегда думала, что несчастье произошло во время парусных гонок, что рядом были другие яхты, яхты из Керрита, что все это произошло на глазах у людей, у зрителей, сидевших на скалах на берегу. Я не знала, что она была одна. Совершенно одна там, в заливе.

— Но в доме должны же были знать, — сказала я.

— Нет, — сказал он. — Она часто вот так уходила в море. Возвращалась в любое время ночи и спала в домике на берегу.

— И не боялась?

— Боялась? — сказал он. — Нет, она не боялась ничего на свете.

— И Максим… Максим не возражал против того, что она плавала вот так, одна?

Он ничего не ответил, затем, через несколько секунд, коротко сказал:

— Не знаю.

У меня создалось впечатление, что он не хочет кого-то предать. То ли Максима, то ли Ребекку, то ли даже самого себя. Он был странным. Я не знала, как его понять.

— Значит, она утонула, когда пыталась доплыть до берега после того, как яхта пошла ко дну, — сказала я.

— Да, — сказал он.

Я представила, как крошечная яхта содрогалась, ныряла вниз, как вода хлынула потоком в углубление за рулем, как под порывом ветра паруса внезапно легли горизонтально, и она перевернулась. В заливе было, должно быть, очень темно. Берег, должно быть, казался очень далеким тому, кто к нему плыл.

— Сколько прошло времени, пока ее нашли? — спросила я.

— Около двух месяцев, — сказал он.

Два месяца. Я думала, утопленников находят через два дня. Я думала, прилив прибивает их к берегу.

— Где ее нашли? — спросила я.

— Возле Эджкума, в сорока милях вверх по проливу.

Я провела как-то раз в Эджкуме лето, когда мне было лет семь. Порядочный городок, с дамбой и осликами. Я помню, как я каталась на ослике по песчаному пляжу.

— Как узнали, что это она, когда прошло два месяца, как это можно было определить? — спросила я.

Интересно, почему он не отвечает мне сразу, подумала я, словно взвешивает каждое слово. Значит, он все-таки ее любил, значит, все это было не безразлично для него.

— Максим ездил в Эджкум для опознания, — сказал Фрэнк.

Внезапно мне расхотелось его расспрашивать. Я была отвратительна сама себе, мерзка и отвратительна. Словно зевака, стоящая с краю толпы, собравшейся, когда кого-то сбила машина. Словно бедная жилица в муниципальном доме, просящая разрешения взглянуть на тело, когда умер кто-то из жильцов. Я ненавидела себя.