|
Как это так, думала она, глядя на удаляющуюся по коридору фигуру в белом халате. Может, у них в момент принесения клятвы Гиппократа крышу сносит? Что это за медики такие? Она позвонила мужу и сказала, что врач был, кое-какие лекарства появились и все теперь, даст бог, будет нормально. Потом Катерина выбросила все из головы, оставив там только Настю. Три ночи она сидела возле девочки, вливая воду и раствор солей в рот. Настя капризничала, но мама была неумолима. Пела песенки, рассказывала сказки — и поила, поила. Потом пришли анализы, и им наконец-то стали давать какие-то лекарства. За все время Катерина ни разу не легла на кровать — она несколько раз дремала, положив голову на кроватку Насти, скрючившись в неудобной позе. Еще через три дня Настя пошла на поправку: прекратились понос и рвота, девочка с жадностью набрасывалась на водянистый супчик, который давали на обед, и плакала, когда сестра приносила рыбные котлеты — есть их было совершенно невозможно:
Катерина тряхнула головой, пытаясь избавиться от тяжелых воспоминаний. Александр тогда очень переживал: приезжал в больницу каждый день, писал записочки, стоял под окном. И в то же время... Как он мог? Господи, как он мог? Наконец хлынули слезы, и Катерина зарылась лицом в подушку. — Катерина Сергеевна... Молодая женщина подняла залитое слезами лицо. В дверях спальни стояла Татьяна: — Я вам валокордин накапала. Девушка торопливо подошла к кровати и протянула хозяйке рюмку, на дне которой плескалось несколько капель резко пахнущей жидкости. Она с сочувствием смотрела, как Катерина дрожащей рукой поднесла рюмку к губам. Выпив, сморщилась. Хриплым от рыданий голосом сказала: — Спасибо, Танюша, мне уже лучше. Девушка кивнула. Расспрашивать она не решилась, но на пороге оглянулась: — Катерина Сергеевна, может, я могу чем-нибудь помочь? Но молодая женщина покачала головой, волосы упали, закрыв лицо. Кажется, она опять плакала. Таня вышла, осторожно прикрыв за собой дверь. Катерина сидела на широкой постели, не замечая, как слезы струятся из глаз и капают на безвольно сложенные на коленях руки. Она вспоминала — вспоминала всю свою замужнюю жизнь. И удивлялась. Она всегда была уверена в муже. Но ведь если была одна ложь — значит, могли быть и другие? Мир, теплый и уютный, рушился на глазах: работа, деловые поездки, деловые обеды — что существовало на самом деле, а что было лишь предлогом? Может, это заговорили отцовские гены? Катерина свекра уважала, но прекрасно представляла себе, что этот тип мужчин просто не может не ходить на сторону, не смотреть на голые коленки невестки и не флиртовать с ее подругами. Но она всегда была уверена, что муж сделан из другого теста. Иногда даже казалось, что ему неловко за отца. Но вдруг? Сколько известно другим? Друзьям? Соседям? Она вспомнила дворничиху Марину — она-то наверняка знает. Как же это могло случиться? Они всегда были так счастливы, так полны друг другом... Они сошлись легко, так совпадают две половинки целого. Их миры как-то очень гармонично соединились, хотя были совсем разными. Его — с регламентированной по минутам жизнью дома и крайне беспорядочной, но веселой и интересной — вне его. И ее — когда дом всегда был местом отдохновения, защищенной крепостью, откуда в мир следовало выходить очень осторожно. Поглощенная горькими мыслями, она потеряла счет времени и очнулась, только когда в дверь постучала Татьяна: — Катерина Сергеевна, ужин ставить? — Ужин? — Сквозь слезы, по-прежнему застилавшие глаза, она пыталась разглядеть циферблат часов. — Да, поставьте, пожалуйста... Наконец Катерина сморгнула слезы: уже шесть часов. И вдруг ее окатило холодной волной страха — через полчаса придет муж. «Как же я его встречу? Как я смогу с ним разговаривать?» — с ужасом думала она. |
