— Я еще помню времена, не столь уж далекие, когда результатов теста на ДНК приходилось ждать неделями и даже месяцами.

Воспоминание отдается печалью, болезненным напоминанием о том, сколько людей пострадало и погибло только из-за того, что преступника не удавалось установить быстро.

— Нижний край облачности — три тысячи футов, видимость — три мили, — говорит Скарпетте Люси. — Полетим визуально. Встретимся в аэропорту.

Кабинет Марино. Добытые в кегельбане трофеи отбрасывают тени на старую оштукатуренную стену. В воздухе — пустота.

Бентон закрывает дверь, но свет не включает. Сидя в темноте за столом Марино, он впервые с полной ясностью осознает, что никогда не воспринимал его всерьез и не считал своим. По правде говоря, он всегда видел в нем приятеля Скарпетты — невежественного, узколобого, грубого и бестолкового копа, по ошибке попавшего в современный мир и в результате этого, а также других факторов не слишком приятного в общении и не очень полезного. Бентон его терпел. Недооценивал в одних отношениях, прекрасно понимал в других, но не сумел рассмотреть очевидное. Теперь, сидя за столом Марино, глядя на огни Чарльстона, он сожалеет, что уделял ему мало внимания. Ему и всему остальному. То, что ему нужно знать, находится рядом, под рукой, и было здесь всегда.

В Венеции почти четыре часа утра. Неудивительно, что Пауло Марони бросил клинику, а теперь уехал и из Рима.

— Слушаю, — говорит он, снимая трубку.

— Спали? — спрашивает Бентон.

— Если бы вас это беспокоило, вы бы не позвонили. И что же случилось, что побудило вас потревожить меня в столь неподобающий час? Есть подвижки в деле?

— Неблагоприятные.

— А конкретнее?

Голос доктора Марони звучит устало, как у человека, склонившегося перед обстоятельствами.

— Ваш пациент.

— Я все вам рассказал.

— Вы рассказали то, что хотели рассказать.

— Чем еще я могу помочь? Вы прочитали мои записи. Я даже не спрашиваю, как такое могло случиться. Не предъявляю претензий, например, к Люси.

— Если вам и есть кого винить, то только себя самого. Вы ведь хотели, чтобы мы получили доступ к вашим файлам, разве не так? Вы оставили записи в больничной сети, на файловом сервере, с расчетом на то, что любой, кто вычислит, где они находятся, получит их без особого труда. Люси не пришлось бы даже напрягаться. И вы вроде как в стороне. Ловко придумано.

— То есть вы признаете факт незаконного проникновения со стороны Люси.

— Вы знали, что мы захотим увидеть ваши записи, и устроили все до вылета в Рим. Кстати, уезжать вам пришлось раньше запланированного. Сразу после того, как вы узнали о намерении доктора Селф укрыться в клинике. Вы приняли ее. Без вашего разрешения она бы в Маклин не попала.

— У нее был нервный срыв.

— Доктор Селф действовала по расчету. Она в курсе?

— В курсе чего?

— Не лгите мне, Пауло.

— Интересное предположение.

— Я разговаривал с ее матерью.

— Она все такая же? Малоприятная женщина.

— Не думаю, что она изменилась.

— Такие меняются редко. Иногда они просто выгорают с годами. Миссис Селф если и изменилась, то только к худшему. То же будет и с Мэрилин. Это заметно уже сейчас.

— Полагаю, она тоже осталась прежней. Хотя ее мать возлагает вину за психическое расстройство дочери на вас.

— Мы оба знаем, что это не так. Причиной ее расстройства был не я. Все произошло само по себе.

— Это не смешно.

— Конечно, нет.

— Где он? — спрашивает Бентон.