— В то время шестнадцатилетняя девушка еще считалась несовершеннолетней. Понимаете?

— Но вам-то было двадцать девять.

— Двадцать два. Это Глэдис выставляет меня стариком. Вы же прекрасно понимаете, почему мне пришлось уехать.

— Уехать или сбежать? Доктор Селф именно так описывает ваше поспешное исчезновение. Вы обошлись с ней неблаговидно, а потом сбежали в Италию. Итак, где он, Пауло? Не усугубляйте ситуацию. Это не пойдет на пользу ни вам, ни всем остальным.

— Вы поверите, если я скажу, что она сама вела себя неподобающим образом?

— Это уже не важно. И мне, честно говоря, наплевать. Где он?

— У них это квалифицируется как половая связь с лицом, не достигшим совершеннолетия, — изнасилование по статутному праву. Ее мать грозила подать в суд. Ей и в голову не приходило, что ее дочь может по собственному желанию заниматься сексом с мужчиной, с которым познакомилась на весенних каникулах. Она была такая красивая, такая волнующая… Предложила мне свою девственность — я взял предложенное. Да, я занимался с ней любовью. А потом сбежал. Это тоже правда. Понял, что она несет зло. Уже тогда. Только я не сбежал в Италию, как она полагала, а вернулся в Гарвард — закончить медицинскую школу. Она так и не узнала, что я был в Америке.

— У нас есть ДНК, Пауло.

— Даже после рождения ребенка Мэрилин считала, что я все еще в Италии. Я писал ей письма и отсылал их из Рима.

— Где он, Пауло? Где ваш сын?

— Я умолял ее не делать аборт — это противно моим религиозным убеждениям. Она заявила, что если оставит ребенка, мне придется самому его воспитывать. Я согласился и делал все возможное, но наш отпрыск оказался негодяем, дьяволом с высоким ай-кью. Большую часть жизни он провел в Италии, иногда приезжал к ней. Так было до его восемнадцатилетия. Сейчас ему двадцать девять. Похоже, Глэдис играет в свои обычные игры. Во многих отношениях он не принадлежит нам обоим и ненавидит как ее, так и меня. Мэрилин он ненавидит больше, хотя когда мы виделись в последний раз, я испугался за свою безопасность. В какой-то миг показалось, что он уже готов ударить меня старинной статуэткой, но мне удалось его успокоить.

— Когда это было?

— Сразу после моего приезда. Он был в Риме.

— Он находился в Риме, когда убили Дрю Мартин. Потом вернулся в Чарльстон. Нам известно, что он побывал на острове Хилтон-Хед.

— Что я могу сказать? Ванна на фотографии — это ванна в моей квартире на пьяцца Навона. Только вы тогда не знали, что я живу на пьяцца Навона. Если бы знали, наверное, обратили бы внимание, что это недалеко от строительного участка, где нашли тело Дрю. Наверное, заметили бы, что я езжу на черной «ланчии». Вероятно, он убил ее в моей квартире, а потом отвез на стройку в моей машине. Это всего лишь в квартале от дома, где я живу. Наверное, было бы лучше, если бы он убил меня той каменной стопой. То, что он сделал, чудовищно, отвратительно. Но что вы хотите от сына Мэрилин…

— Он и ваш сын.

— Он американский гражданин, не пожелавший идти в университет, но отправившийся фотографом на эту мерзкую войну. Там, в Ираке, его и ранили. В ногу. А скорее он сделал это сам после того, как пристрелил раненого друга. Освободил от страданий. В общем, если до Ирака я бы диагностировал его как психически неуравновешенного, то после возвращения его было не узнать. Признаю, я не был примерным отцом. Я посылал ему все, что он требовал: инструменты, батарейки, медицинские средства. Но когда он вернулся, я к нему не поехал. Мне было все равно, что с ним станет.

— Где он?

— Когда он записался в армию, я умыл руки. Он ничего не достиг и ни к чему не стремился.