Вновь зазвонил телефон.

Только теперь его звонок не грубо звучал, а нежно и даже, можно сказать, игриво. Даосов поднял трубку и не ошибся.

– Доехал? – спросила Наталья.

– Да, – с досадой сказал Даосов. – Лучше бы и не уезжал! Достали тут меня разные доброхоты!

– Вот и не уезжал бы, – с готовностью сказала Наталья. – Мог бы и у меня переночевать.

– Нет уж, спасибо, – отказался Борис Романович. – Мне еще работать завтра! После ночи с тобой какой из меня работник!

Наталья на другом конце телефонной трубки тихо засмеялась, и Даосов представил, как она сейчас сидит с телефоном на постели. От воображаемой картины у него даже голова закружилась.

– Ну, спи, – ласково, но с едва заметной ноткой раздражения в голосе сказала любовница. Подумала и с ехидством добавила: – Отдохни, Боренька, перед началом трудового дня.

Даосов положил трубку. «И в самом деле, – зевая, подумал он. – На кой черт я от Натальи сорвался? Спал бы сейчас как сурок! Чего я домой поперся? Дурака этого слушать?»

И, словно подслушав его мысли, в дверь снова тяжело ударили.

– Лады! Не хочешь, значит, с трудовым народом переговоры вести! – трубно и прощально возгласил Бородуля. – Хрен с тобой, Романыч! Я не в обиде. Ничего, Боря, разочтемся как‑нибудь! Мы с тобой, братила, завтра поговорим!

Борис Романович с досадой выключил телевизор, раскинулся на диване и, глядя в потолок, принялся читать оградительную мантру. Читать ее надо было двадцать раз подряд, с расстановкой и выражением, а поможет ли она избавиться от настырного Бородули, один Будда знал.

Ближе к двенадцати он с неохотой встал и принялся стелить себе постель. За дверью, ведущей в подъезд, было тихо. Похоже было, что Бородуля и в самом деле удалился восвояси. А может, все‑таки мантра подействовала. Даосов восславил Будду, завел будильник и лег. Сон пришел быстро, Даосов даже до пятидесяти досчитать не успел. В бок его решительно кольнули, и Даосов увидел усталого и раздраженного черта. Похоже было, что черт сам недоволен выпавшей ему миссией. Ему было куда сподручнее грешников в Кипятке топить. В тепле, да и при деле, А в квартире у Дао‑сова и в самом деле довольно прохладно.

– Спишь? – агрессивно спросил посланник преисподней, опираясь на багор.

– Ночь ведь… – зевая, сказал Даосов.

– Ишь, Чичиков! – с отвращением сказал черт, кривя рыло. – Знаешь, почему Гоголь в гробу перевернулся?

– Откуда? – сказал Даосов, умышленно зевая и демонстративно прикрывая рот ладонью. Не то чтобы он своего визитера не боялся – боялся, да и еще как боялся, только виду подавать не хотел. Сами знаете, коготок увяз – всей птичке пропасть.

– А вот не фига было пасквили о мертвых душах писать! – рявкнул визитер. – Ой плохо тебе, Даосов, будет!

Ой плохо!

– Чего надо‑то? – спросил Даосов. Он и в самом деле недоумевал.

– А то сам не знаешь! – Черт ухмыльнулся, сверкая бандитской фиксой на правом клыке. С этой фиксой он походил на недавнего собеседника Певзнера с экрана телевизора. А может, они и близнецами были! Впрочем, Даосов от ухмылки беса испытал некоторое облегчение – чем черт не шутит, может, сейчас все и прояснится!

Однако сновидение вдруг заколебалось, задрожало и начало таять. «Ах ты, в три архангела Бога‑душу мать!» – богохульно выругался тающий в квартирном мраке черт, и Даосов даже на секунду усомнился, что это и впрямь было всего лишь сновидение.