Авторикша вновь пересекает разделительную линию и с грохотом подъезжает к Шахин Бадур Хану. Из повозки глядит лицо — элегантное, чуждое, хрупкое. Под скулами залегли тени. Свет поблескивает на безволосом, посыпанном слюдой черепе.

— Прошу вас, вы можете разделить со мной прогулку.

Шахин Бадур Хан отшатывается, как будто джинн произнес тайное имя его души.

— Не здесь, не здесь, — шепчет он.

Ньют моргает глазами. Медленный поцелуй. Рев мотора, маленький фатфат влетает в ночной поток машин. Свет уличных фонарей падает на серебряный медальон на шее у ньюта — трезубец Шивы.

— Нет, — умоляет Шахин Бадур Хан. — Нет...

Он человек, на котором лежит большая ответственность. Сыновья выросли и покинули дом, жена все эти годы была для него практически чужой. Но у него есть такое множество других обязанностей: проблемы войны и мира, засухи, целое государство, о котором надлежит заботиться. Тем не менее водителю Хан дает вовсе не адрес своего дома. Они едут совсем в другое место, в особое место. Куда, как он надеется, ему больше уже никогда не придется ездить. Жалкая надежда. То особое место находится в гали, слишком узком для машин. Над головой нависают деревянные джхароки с искусной резьбой и старые испорченные кондиционеры. Шахин Бадур Хан открывает дверцу такси и выходит в иной мир. Он напряженно и часто дышит, с трудом сдерживая дрожь. Вот пришли... В быстро исчезнувшем свете открывшейся и тут же закрывшейся двери — два силуэта, слишком изящные, слишком элегантные, слишком хрупкие и беззащитные для земных созданий.

— О, — издает он приглушенный возглас. — О!..

14

Тал

Тал бежит. Чей-то голос из такси зовет Тал. Ньют не оглядывается. И не останавливается. Тал бежит, шаль развевается за спиной размытым пятном темно-синего пейсли. Истошно сигналят автомобили, чьи-то лица изрыгают проклятия. Тал чувствует запах пота и видит блеск чужих зубов. Чудом выскакивает из-под колес маленького быстрого «форда». Отовсюду слышны звуки музыки. Тал поворачивается, обходит оглушительно воющие сирены грузовиков, ловко проскальзывает между пикапом и автобусом, отправляющимся от остановки. Ньют задерживается на мгновение на островке безопасности, чтобы оглянуться назад. Маленькое такси все еще пыхтит у тротуара. Рядом стоит какая-то фигура, залитая светом фар.

Тал ныряет в стальной поток машин.

Этим утром Тал пытается спрятаться от всех за якобы срочными делами, за сказками о нестерпимой головной боли, но все равно каждый считает своим долгом подойти и получить хотя бы небольшую толику бликов сла-а-авы зна-а-аме-нитых люде-е-ей на та-а-акой гла-а-амурной вечеринке. Нита была просто зачарована. Даже на первый взгляд вполне равнодушные к подобным делам крутые ребята, то и дело мелькавшие мимо компьютера Тала, ухитрялись — конечно, не напрямую, — атаковать Тала намеками и подозрениями. Сеть полнилась сообщениями о вечеринке — так же, как и новостные каналы. Даже выпуски новостей часа отправляли снимки с приема на палмы по всему Бхарату. И на одном из снимков было изображение двух ньютов, танцующих в центре зала под аплодисменты и задорные выкрики присутствующих.

И тут у Тала за глазами включился нервный Кунда-Хадар, и все снова ожило. Абсолютно все. До мелочей. Каждая подробность. Ласки в такси, нечленораздельные бормотания и кощунства в отеле в аэропорту. Утренний свет, серый и беспощадный, обещающий еще один день нестерпимой жары, и карточка на подушке...

— О... — шепчет Тал. — Нет.

Тал возвращается домой поздно — из-за торжеств по поводу приближающегося бракосочетания Апарны Чавлы и Аджая Надиадвала — с развившейся за день манией преследования.