Но вместо ответа слышит лишь плеск реки, стрекот насекомых да отдаленные выстрелы болт-танков и грохот обрушивающихся зданий. Он использует И-шарик по назначению, подбросив его, чтобы миниатюрные камеры быстро зафиксировали и передали вид окружающей его местности на очки. Никого.

Как мало осталось от революции…

— Что бы ты ни спас из горящего дома — уже победа.

Он поднимается на ноги и медленно бредет к реке. Чем быстрее он начнет, тем быстрее закончит. Возможно, ему суждено утонуть. И ему кажется, что это будет даже счастливым исходом.

Он входит в воду по пояс, вытягивается и плывет. Зут помогает, раздувая специальные воздушные карманы. Течение сносит его вниз, подальше от стрельбы, к большому мосту, черным силуэтом вырисовывающемуся на фоне ночного неба.

Ему хочется сдаться и просто плыть по течению. В надутом зуте он сможет проспать до самого моря. Но чтобы попасть в убежище, нужно выбраться на берег до причалов, поэтому он начинает работать руками.

И вот, целую жизнь спустя, он, пошатываясь, выбирается на западный берег реки и падает на землю. Местность болотистая. Здесь стоит заброшенный сахарный завод. Невероятно, но сахарный тростник прижился и выступает из воды с таким же потрясенным видом, как он сам.

— Уже близко, — говорит девушка в хитоне. Она сидит на обломках, которые некогда были погрузочной платформой.

Он слышит, как по прибрежной растительности шелестят шаги. Укрывшись в тени, он достает нож. Ищущий шепчет его имя. Его настоящее имя. Прошли годы, целая жизнь, с тех пор как он слышал его. Голос ему знаком.

Поднявшись из теней, он торопливо шепчет:

— Сюда.

Он думает, не совершил ли фатальную ошибку, но узнаёт человека.

— Значит, ты выбрался из канцелярии.

Другой повстанец выходит и обнимает его.

— Рад видеть тебя на воле, шеф. С тобой еще кто-то есть?

— Нет. Я… я думал, что они были там, но…

— Понимаю. — Он целует его в обе щеки. — Надеюсь, ты тоже.

Его окружают бойцы Особой Охраны Протектора, прижимают руки к бокам и отбирают нож. Они не церемонятся. Сдирают очки с его головы. Защищенный бьет его в живот, и он сгибается. Подняв взгляд, он смотрит на человека, который был ему другом.

— Зачем?

Мужчина пожимает плечами, не глядя на него.

— Своя рубашка ближе к телу, — цитирует он пословицу, — но шкура еще ближе.

Донован собирается с силами — хотя их почти не осталось — и тянет руки, и…

…Измерения искажаются, и их руки невероятным образом встречаются.

Фудир крепко держит; он видит, что Донован на своем краю стола вцепился в ладони Шелковистого и Педанта. Ищейка хватается за Педанта, Силач за Шелковистого. Внутренний Ребенок тянется к Шелковистому Голосу, словно младенец к Марии.

«Проваливай! — кричит он чудовищу из теней. — Ты плохой! Убирайся!»

Они формируют круг, и бесформенное создание остается вовне, и стол приобретает привычный размер и форму, а за ним сидят девять человек.

Все смотрят друг на друга и туда, где восседала тень, которая теперь исчезла. Донован вырывает руку из хватки Силача. Ищейка отпускает его ладонь. Педант скрещивает руки и откидывается на спинку стула.

— Что ж, — произносит Фудир, — что-то изменилось.

— Смейся, если хочешь, дурак, но это результат твоей разрушительной деятельности.

— Моей?!

— Да, твоей. Вы все — части меня. Кто вы такие, если не мои части! Одним своим существованием вы расчленяете меня.

Ищейка поворачивается к Педанту:

«Какой смысл собирать виноградины опыта, если не можешь выжать из них вино мудрости?»

Юноша в хламиде резко говорит:

— Ты так ничего и не понял? Ты разрушил само Ничто.