Он обращался больше всего к Кабакову, главному своему противнику. Кабаков был известным в стране специалистом по огневой металлургии, на его заводах были достигнуты самые высокие показатели, каждая из многочисленных орденских колодок на его груди отмечала особую ступень использования печей — это были не столько знаки его личного почета, сколько вехи развития ныне низвергаемой технологии. И Пустыхин, верный открытому им закону, что «счастливые случайности заранее организуются», целеустремленно бил в эту точку, убеждал в своей правоте Кабакова. Вслед за ним выступили другие проектанты, каждый смотрел на молчаливое, замкнутое лицо Кабакова, тоже обращался к нему. Они, оказывается, давно уже знали о новом проекте Пустыхина, смело его поддерживали: Пустыхин провел обширную подготовку и тут. Кабаков не выдержал этого широко задуманного нападения. Он спросил с досадой:

— Не понимаю, к чему горячие убеждения? Не мы, производственники, решаем эти вопросы. Ваши наметки будут изучаться в Госплане, там скажут окончательное слово.

На это Пустыхин ответил, торжествуя:

— Ваше слово нам важнее решений Госплана. Лучше вас никто не знает технологии. Если вы скажете «да» новому процессу, ему не осмелятся стать на дороге.

Его удар попал в цель — сумрачный Кабаков улыбнулся. Но он еще не желал сдаваться.

— Тут некоторые товарищи указывали, что новый завод только называется металлургическим, а по существу, что-то вроде ректификации спирта или нефтяной перегонки, — заметил он. — Дело, конечно, не в форме, если ректификация руды пойдет — пусть идет! Речь о том, что напрасно вы хороните огневую металлургию: возможности ее далеко не исчерпаны. Я считаю, что автоматизация агрегатов открывает новые горизонты на наших заводах.

Пустыхин немедленно отозвался:

— А я попрошу Тимофея Петровича доложить собранию, каково его мнение об этих горизонтах.

Кабаков с любопытством смотрел на злого Крутилина, пробиравшегося к трибуне. Кабаков не сомневался, что Крутилин опорочит автоматизацию и постарается укусить его, Кабакова: директор медеплавильного был не из тех, кто легко забывал обиды. Крутилин начал с того, что автоматизация, точно, разворачивает новые горизонты, весь вопрос в одном, какая автоматизация. Автоматизация, проводимая Лесковым с высокого благословения Кабакова, — кустарщина, а не горизонты — таково его глубочайшее убеждение. Несерьезно подходят к трудной проблеме автоматизации, вот в чем беда. Автоматизация — это реконструкция производства, а не нашивание заплаток на мелкие дыры, даже ремонт оборудования ведут серьезнее, чем автоматизацию: планируют его, оговаривают сроки, чертежи подготавливают. Чего он требует? Глубины и деловитости. Составьте предварительно толковый проект, охватите обучением всех производственников, массы поднимите на автоматику, зажгите массы пафосом автоматизации, как зажигали раньше пафосом строительства, — только тогда развернутся горизонты. А что касается доложенного Пустыхиным проекта, то проект ему нравится, он решает проблемы, которые на старых агрегатах уже не решить. Конечно, придется переучиваться. Ничего, люди не машины, можно и переучиться, а кто не сумеет, тоже есть решение — выходи на пенсию!

Крутилин не удержался от этого последнего выпада, он метнул сердитый взгляд на Кабакова. Тот усмехнулся, непонятное другим упоминание о пенсии развеселило его, почти примирило с речью Крутилина. Кабаков предложил:

— Давайте еще Лескова заслушаем, его эти вопросы ближе других касаются.

Лесков волновался.