— Я от Пустыхина, — сказал Лесков. — Крупно побеседовали. Без всякой дипломатии.

Бачулин оживился:

— Ну? В самом деле? О телеграмме Неделина?

— О телеграмме. Поделились мнениями.

— Очень интересно, Саня! Я ведь тоже толкования Петины слыхал. Он утверждает: нет никакого поворота, все остается по-старому, работаем, как работали.

Лесков гневно взглянул на Бачулина, словно эти возмущавшие его мысли исходили от самого Бачулина.

— Мне он это тоже выложил! Ну, я не постеснялся…

— Ругались?

— Нет, не ругались — объяснились. Иное объяснение хуже ругани.

— Да ты толком, Саня! О чем конкретно?

— Обо всем. Что его проектное задание на завод — очковтирательство, а не новая техника. Что нас он еще может подавить своим авторитетом, а в Москве люди поумнее, там разобрались и постановили: переделывать. И что надо срочно перестраиваться, пока всем нам не дали по шапке.

— При всех такое вывалил? — Бачулин покачал головой. — Сильно, сильно! А он что?

Лесков пожал плечами.

— Ничего. Молчал и посмеивался, потом вскочил и предложил после работы побеседовать наедине. Даже проводил меня до двери, очевидно, чтоб больше я его на людях не разносил.

Бачулин с сочувствием глядел на упрямое, энергичное лицо Лескова. Он всей душой желал приятелю успеха, но страшился трудностей задуманной Лесковым борьбы. Нет, не легко приходится тому, кто открыто встает на Пустыхина.

2

Пустыхин считал дни. До заседания технического совета оставалось трое суток — слишком мало, чтоб переубедить колеблющихся и разгромить противников. Пустыхин не сомневался: драка предстоит крупная, такой, пожалуй, у него еще не бывало — все словно взбесились. Он наметил линию: бороться против тех, кто отвергает любую переделку проекта, как Шур и Шульгин, а еще больше — против тех, кто слишком заносится, как Лесков. Постановление правительства не могло быть детальным, это руководящие указания, конкретизировать их придется на месте. Кто явится на обсуждение с готовой программой переделок, тот окажется сверху — танцевать пойдут от его программы, как от печки. Пустыхин часто говорил: «Счастливые случайности — это явления, тщательно подготавливаемые заранее». Он торопливо работал, дополняя свое старое задание новыми требованиями, мысли его уносились в сторону. Пустыхин улыбался, он обдумывал не только технические аргументы, но и насмешки, злая шутка всегда была верной его помощницей, скоро, скоро он обрушит ее на головы Шуров и Лесковых!

Шур его беспокоил мало: это был старый противник и друг, уже не раз они наступали друг дружке на мозоли. Но от идей Лескова Пустыхин готов был отбрыкиваться обеими ногами. Происходило это не оттого, что он боялся всего нового, как это случалось с другими. В основе его сопротивления лежали более тонкие причины.

Каждый человек имеет заветный «пунктик» — нечто в себе, чем гордится и за что особенно себя уважает. У Пустыхина тоже был такой «пунктик», он не скрывал его, говоря на совещаниях: «Возможно, вы правы, но я инженер средний, я привык так…» И с торжеством называл главное свое качество: ни один из разработанных им проектов не забраковывался, все они были осуществлены на практике. В первый момент — особенно для людей малоопытных — горделивость Пустыхина казалась странной: инженеры для того и проектируют, чтобы проекты осуществлялись, это так же естественно, как естественны люди с нормальным зрением. Пустыхин не спорил, он указывал только, что естественность эта очень редка: нормальное зрение встречается раз на сто случаев, а проектанта, всегда осуществляющего свои проекты, и днем нужно искать с огнем.