Летное поле находилось всего в двух минутах ходьбы, и к тому времени, когда туда прибыли офицеры СС, солдаты закончили погрузку сундуков в два "Юнкерса‑88", стоявших бок о бок на бетонной полосе с уже работающими двигателями. По приказу фон Мантойфеля солдаты побежали вперед и взобрались на борт самолета, стоявшего дальше. Фон Мантойфель и Шпац, несомненно с целью подчеркнуть превосходство офицерского класса, неторопливо продефилировали к ближнему самолету. Через три минуты оба самолета поднялись в воздух. В грабеже, воровстве и разбое, как и во всем другом, тевтонская оперативность была выше всяческих похвал.

В глубине головного самолета, за рядами сундуков, прикрепленных к тщательно подготовленным подставкам, сидели фон Мантойфель и Шпац со стаканами в руках. У них был спокойный, умиротворенный вид людей, хорошо сделавших свое дело. Шпац мельком взглянул в окно. Ему не составило труда обнаружить то, что он и рассчитывал обнаружить. В трехстах‑четырехстах метрах ниже слегка накренившегося крыла самолета яростно пылало огромное здание, освещая окружающую местность, берег и море почти на километр вокруг. Шпац дотронулся до руки своего спутника и показал ему на пожар. Фон Мантойфель бросил в окно безразличный взгляд и тут же отвернулся.

– Война – это ад, – заметил он, сделал глоток коньяка, украденного, разумеется, во Франции, и ткнул тростью в ближайший сундук. – Для нашего жирного друга только самое лучшее. В какую сумму ты оцениваешь наш последний вклад в его казну?

– Я не знаток, Вольфганг. – Шпац задумался. – Сто миллионов немецких марок?

– Скромный подсчет, мой дорогой Генрих, очень скромный. А ведь у него уже есть миллиард за океаном.

– Я слышал, что гораздо больше. Так или иначе, не стоит спорить о том, что у нашего фельдмаршала колоссальные аппетиты. Достаточно на него взглянуть. Думаешь, он станет когда‑нибудь проверять все это?

Фон Мантойфель улыбнулся и сделал еще глоток коньяка. Шпац продолжил:

– Как ты считаешь, Вольфганг, сколько нужно времени, чтобы все устроить?

– А сколько еще протянет Третий рейх? Несколько недель?

– Даже меньше, если наш любимый фюрер останется главнокомандующим. – Шпац помрачнел. – И я, увы, собираюсь присоединиться к нему в Берлине, где и останусь до самого конца.

– До самого‑самого конца, Генрих?

Шпац ухмыльнулся:

– Вношу поправку: почти до самого конца.

– А я буду в Вильгельмсхафене.

– Естественно. Как насчет кодового слова?

После недолгих раздумий фон Мантойфель ответил:

– "Мы будем стоять насмерть".

Шпац глотнул коньяка и грустно улыбнулся.

– Цинизм тебе не идет, Вольфганг.

* * *

В свои лучшие времена порт Вильгельмсхафена без труда пропускал большой поток грузов и пассажиров. Но настоящий момент явно не относился к лучшим временам. Шел дождь, было холодно и очень темно. Темнота была вполне объяснима: порт готовился к неизбежной атаке британских "ланкастеров" на базу подводных лодок в Северном море, а точнее, на то, что от этой базы осталось. Освещался лишь небольшой участок порта, где горело несколько маломощных ламп под металлическими колпаками. Каким бы слабым ни был этот свет, он все же резко контрастировал с окружающей кромешной тьмой и мог служить наводкой для вражеских бомбардиров, скрючившихся в носовых отсеках самолетов, которые уже приближались целыми эскадрильями.