Генерал фон Мантойфель стоял на мостике подводной лодки, одной из последних в длинном ряду приобретений германского флота. Рядом с ним находился расстроенный капитан Рейнхардт, которому вовсе не улыбалась перспектива торчать у причала, когда появятся английские бомбардировщики, – а в их появлении он был уверен. От волнения капитан с трудом стоял на месте – он бы с радостью походил взад‑вперед, но на боевой рубке подлодки нет места для подобных прогулок. Капитан громко прочистил горло с видом человека, который намерен сказать нечто серьезное.

– Господин генерал, я настаиваю на немедленном отплытии. Мы в смертельной опасности!

– Дорогой капитан Рейнхардт, смертельная опасность привлекает меня не больше, чем вас, – заявил генерал, хотя было непохоже, что его вообще способна встревожить какая бы то ни было опасность, – Однако рейхсмаршал очень крут с подчиненными, которые нарушают его приказы.

– Может быть, все‑таки рискнем? – Капитан определенно был в отчаянии. – Уверен, что адмирал Дениц...

– Я меньше всего думаю о вас и адмирале Денице. Меня волнуют в первую очередь рейсхмаршал и я сам.

– Эти "ланкастеры" несут десятитонные бомбы, – с несчастным видом произнес капитан Рейнхардт. – Десять тонн! Двух таких бомб оказалось достаточно, чтобы прикончить "Тирпиц", самый мощный линейный корабль в мире. Вы хоть представляете себе...

– Я все прекрасно представляю. Как, впрочем, и гнев рейсхмаршала. Второй грузовик задерживается бог знает почему. Будем ждать.

Фон Мантойфель повернулся и посмотрел на причал, где несколько групп людей торопливо снимали с военного грузовика ящики, переносили их по причалу и поднимали по трапу к открытому люку возле мостика. Ящики маленькие, но несоразмерно тяжелые, – несомненно, те самые дубовые сундуки, что были вывезены из греческого монастыря. Людей никто не подгонял: они прекрасно знали о "ланкастерах" и работали на совесть, как обычно в минуты надвигающейся опасности, угрожающей их жизни.

На мостике зазвонил телефон. Капитан Рейнхардт поднял трубку, послушал и повернулся к фон Мантойфелю:

– Звонок первоочередной срочности из Берлина, генерал. Будете говорить отсюда или спуститесь вниз?

– Могу остаться здесь. – Фон Мантойфель взял у капитана трубку. – А, полковник Шпац!

– Мы будем стоять насмерть, – произнес Шпац. – Русские уже у ворот Берлина.

– Господи! Так быстро? – Казалось, генерал искренне обеспокоен новостями, что было вполне естественно в данных обстоятельствах. – Благословляю вас, полковник. Знаю, вы выполните свой долг перед отечеством.

– Как каждый истинный немец! – В голосе Шпаца, отчетливо доносившемся до капитана Рейнхардта, звучали решимость и смирение. – Мы умрем на боевом посту. Последний самолет отправляется через пять минут.

– Мои надежды и молитвы с вами, дорогой Генрих. Хайль Гитлер!

фон Мантойфель положил трубку, окинул взглядом причал, на мгновение замер, а потом стремительно повернулся к капитану:

– Смотрите! Только что прибыл второй грузовик. Направьте на погрузку всех, кого сможете найти!

– Все, кого я смог найти, уже работают, – со странной покорностью сказал капитан Рейнхардт. – Они хотят жить не меньше меня или вас.

* * *

Высоко в небе над Северным морем воздух грохотал и вибрировал от пульсирующего рева множества авиамоторов. В кабине головного "ланкастера" эскадрильи командир обернулся к штурману:

– Расчетное время прибытия в район цели?

– Двадцать две минуты.