Что ж, мы поняли, что на какоето время Никки для нас потерян. В следующий раз они приехали в конце июня и вновь вели себя так, словно нас не существовало. Более того, и у меня, и у Мэри начало складываться впечатление, что помолвленная пара — мы. Они собирались пожениться в октябре, а в августе — вместе отдохнуть в гольфклубе.

Они попрощались с нами в понедельник утром. Потом прислали нам обычные благодарственные письма. И больше мы ничего о них не слышали, пока тем утром я не раскрыл «Таймс» и не прочитал о том, что намеченная свадьба не состоится.

— Дорогой, это безумие! — воскликнула Мэри. — Что это означает?

— Должно быть, какаято глупая ссора.

— Знаешь, о ссорах не дают объявление в «Таймс», чтобы днем позже сообщить, что отношения вновь наладились.

Я не мог не признать ее правоты. Разумеется, речь шла не о временной ссоре, а об окончательном разрыве.

— И что положено делать в таких случаях? — полюбопытствовал я. Отправить письмо и посочувствовать? Но кому? Комуто из них оно согреет душу, комуто нет. Кто из них доволен такому исходу, а кто горько сожалеет?

— Мы не можем не откликнуться, — покачала головой Мэри. — Я, конечно, могу написать Маджори, — она говорила о миссис Патон, — но, возможно, она знает о причинах разрыва не больше нашего.

Мы погрузились в раздумья.

— Я напишу Никки, а ты — Роме, — наконец, предложил я соломоново решение. — Мы скажем, что очень сожалеем о случившемся, и, если они хотят выговориться, полагая, что это поможет, всегда готовы их выслушать. Если не хотят — мы поймем. В таком вот аспекте.

Так мы и поступили. Рома ответила: «Большое вам спасибо, но я не хочу об этом говорить». Никки: «Очень признателен за доброту и сочувствие, но мне нечего вам сказать, за исключением того, что я ее недостоин и именно я стал инициатором разрыва».

Что сие означало, мы не имели ни малейшего понятия.

4

Мы не видели Рому до апреля 1939 года, когда Мэри пошла на свадьбу, а я отказался, сославшись на дела. Я не знал, что там у них произошло, но оставался на стороне Никки. Рома же приходилась Мэри очень дальней племянницей, а Крэддоки очень ценили родственные связи.

— Как она выглядела? — спросил я.

— Сияла от счастья, прекрасная, как всегда.

— Обрадовалась, что вновь увидела тебя?

— Не думаю, что слово «вновь» пришло ей в голову. Прошло два года и тогда она собиралась замуж за Никки.

— Гмм, — только и ответил я, как бы говоря: «Не знаю, что бы это значило, но я совершенно не понимаю эту девушку».

Никки мы не видели. Он увлекся авиацией, не стал сдавать экзамены на адвоката, пошел работать пилотомиспытателем в какуюто авиастроительную компанию гдето в Центральных графствах. Время от времени он писал нам, но в Кент больше не приезжал. Хотя мы постоянно приглашали его.

А потом, за неделю до начала войны, он сам напросился в гости. Я встретил его на станции.

— Я считал себя обязанным повидаться с вами до того, как начнется шоу, — сказал он. — В военной форме я стану таким красавцем, что вы меня не узнаете.

— Будешь, разумеется, летчиком?

— Само собой.

— Хорошо. Мы по тебе соскучились?

— Мартин закончил школу?

— Нет, ему учиться еще год, слава Богу. Элизабет хочет стать медсестрой. Война, что поделаешь.

— К сожалению, она неизбежна.

Мы провели прекрасный уикэнд, почти как в прежние времена. А в воскресенье вечером, отправив детей спать, засиделись допоздна.