— А мы не замерзнем? — обеспокоилась Мэри.

— Так возьмите плащ, — нашелся он.

— Я думаю, я тоже возьму, — я встал. — На всякий случай.

— Между прочим, на улице очень тепло, — крикнул он нам вслед.

Мы вышли в тихую ночь. Я — с сигаретой в руке. Внезапно яркая вспышка вырвала его лицо из темноты: он раскуривал трубку. Какоето время все молчали. Наконец, он тяжело вздохнул.

— Я хочу облегчить душу, — начал он, — прежде чем… — окончание фразы он опустил. — Вы мне очень дороги, только вам я могу довериться, и я хочу, чтобы вы знали обо мне самое худшее.

— Выкладывай, — подбодрил я его. — И увидишь, что все не так страшно.

— Страшно, — ответил он.

Я не увидел, а почувствовал, как Мэри коснулась его руки.

— Так вот. Думаю, мы говорили вам, что собираемся поехать к нашим приятелям в Девоншир, ваши родные места, не так ли, Мэри, и поиграть в гольф. Я отвез Рому на автомобиле. Первые три дня и три ночи дождь лил, не переставая. Нам с Ромой никак не удавалось побыть вдвоем, и это ужасно нервировало. На четвертое утро небо внезапно очистилось от облаков. Все рванули на поле для гольфа, но нам их компания изрядно надоела, поэтому мы сели в машину и уехали. На ленч остановились в таверне «Крэддок армс» Наверное, вы там не бывали…

— Один раз я выпил в этой таверне бренди, — ответил я.

— Правда? Значит, реку вы видели.

— Видел.

— Но не такой, как в тот раз. В таверне мне сказали, что за последние двадцать с небольшим лет такое случается впервые. Она превратилась в ревущей поток и торчащие посередине валуны то и дело скрывались в пене. С нами был Дункан, вы помните шотландского терьера Ромы? Всю дорогу он чинно просидел на заднем сидении, поэтому, в ожидании пока приготовят ленч, мы взяли его на прогулку, чтобы он поразмял лапы.

Он замолчал. Ночь выдалась на удивление тихая. Мы ждали.

— Вас никогда не пугало собственное воображение? Я хочу сказать, вам не случалось видеть то, чего не было, так ясно, словно все это происходило с вами и ужасно напугало? Так вот, мне частенько снился сон, в котором я видел ревущую реку, дрожал от страха и думал: «Господи, а вдруг я свалюсь в нее?» И это случилось. Как я себе и воображал.

Он вновь замолчал, чтобы раскурить погасшую трубку. В пламени спички мы с Мэри переглянулись.

— Мы шли вверх по течению. Рома отпустила мою руку и побежала за Дунканом. Пес неловко повернулся и упал в реку. Рома взвизгнула: «О, дорогой!» А теперь скажите мне, что здравомыслящий человек не рискует жизнью ради маленькой собачонки. Давайте. Скажите мне.

— Не рискнул бы, — ответила Мэри. — Это чистый идиотизм и сентиментальность.

— Правильно. Он не рискует. Это чистый идиотизм и сентиментальность. Люди вам не маленькие собачонки. Их жизни гораздо ценнее. Не так ли? Если уж кого следует спасать, так это людей?

— Это так, — подтвердил я.

— Это так. Вот я ничего и не сделал. Стоял, как столб. Более того, спокойно сказал себе: «Никто не будет рисковать жизнь ради маленькой собаки». Я показал себя здравомыслящим человеком. Реалистом. Никакой сентиментальности. Никакого идиотизма. Не… — он замолчал, потом едва слышно добавил. — Повел себя совсем не так, как Рома.

Мэри ахнула.

— Святой Боже, ты хочешь сказать, что Рома прыгнула в реку?

— Скинула юбку и молнией бросилась за Дунканом.