— Нет-нет… Вы не обижайтесь, она еще в сущности дитя.

Он требовательно заглянул гостю в глаза, словно настаивая, что дочь сущее дитя и ей можно все на свете простить. Однако Глеб прощать все на свете не хотел.

— Папа! — позвали из прихожей.

— Это не меня, это вас зовут, — хихикнул хозяин. — Идите и помиритесь! Слышите?

— Слышу, — буркнул Глеб, выходя в прихожую.

Через открытую входную дверь квартиры ему было видно, как претендентка стояла у дверей вызванного лифта. «Сейчас она будет мириться», — тоскливо подумал Глеб, представив, как дитя, которому скоро стукнет тридцать, а замуж все еще никто не берет, начнет молча прижиматься к нему в лифте и, закрыв глаза, подставлять губы для поцелуя.

IV

У определенного сорта людей возник такой способ заработка — торговля местом в очереди за спиртным. Заплати два-три рубля — и тебя поставят пятым или шестым, а продавший место в очереди в ад снова встанет в середине длинного хвоста людей, поджидая нового случая разжиться.

Угрюма очередь, несущая рубли и трешки, пятерки и десятки в обмен на бутылки христовой слезы, запечатанные бескозырками из тонкой жести. Угрюма и агрессивна к пытающимся пролезть вперед, нарушить ее медленное мрачное шествие к прилавку. Могут и по шее надавать, не посмотрев на милицейского сержанта с рацией, стоящего в дверях магазина. Будучи наслышан об этом, Юрка не полез без очереди, а терпеливо и организованно продвигался вместе со всеми.

— Помню, когда «Экстру» за четыре двенадцать выпустили, остряки расшифровывали ее название так: «Эх, как стало трудно русскому алкоголику», — глуховатым голосом рассказывал кто-то, стоявший сзади. — А до нее «коленвал» был, за три шестьдесят две, а до этого за два рэ восемьдесят семь коп.

— Еще царя Гороха вспомните, — насмешливо оборвал воспоминания другой, уверенный голос.

Ироническая интонация показалась Юрке знакомой, он обернулся: недалеко от него стоял высокий лысоватый мужчина с пузатым портфелем крокодиловой кожи в руках.

— Фомин? Юра? — прищурился тот.

— Александр Михайлович? — неуверенно протянул Юрка.

— Узнал-таки, — заулыбался Шаулов. — А я думаю: ты или нет? Возмужал, возмужал… Не ожидал тебя встретить здесь.

Юрка стыдливо отвел глаза. Александр Михайлович вел у них в школе физику в восьмом и девятом классах. По давнему обычаю, бытующему почти во всех школах, учителям дают прозвища. Было оно и у Александра Михайловича — Сакура.

— Хорошо, что встретились, — как ни в чем не бывало продолжил Александр Михайлович. — Возьмешь мне пару пузырьков? — он вынул три десятки и протянул Юрке.

— Чего брать? — все еще немного смущаясь, спросил тот.

— Водки, конечно… Надо заскочить к приятелю, а с пустыми руками в приличный дом неудобно. Да ты чего? — засмеялся Александр Михайлович. — Мы же не в школе. Встретились-разошлись! Лады?

Сакура отошел в сторонку, ожидая, пока подойдет черед Фомина войти в пропахшую вином и прогорклым пивом сумрачную тесноту магазина.

Когда Юрка вышел, неловко прижимая к груди бутылки, Александр Михайлович уже стоял у дверей. Убирая «Пшеничную» в объемистый портфель, он спросил:

— Домой сейчас?

— Больше некуда. Мать схоронил. Один остался, — не скрыл горя Юрка. И удивился, увидев, как болезненно поползло лицо Александра Михайловича, скривившись в плаксивой гримасе.

— Как же это… Да как же ты… Подожди! На, держи, — Сакура сунул Фомину портфель и нырнул в двери магазина, отмахнувшись от недовольно загудевшей очереди.