— Вы, наверное, холостяк? — открыв сумочку, Света украдкой достала зеркальце и поправила прическу. — Иначе ужинали бы дома. Почему не женитесь? Или я проявляю излишнее любопытство?

— Почему излишнее? — улыбнулся Соломатин. — Что холост — угадали, а отчего не женюсь? Моя мама кроме меня вырастила еще двух парней. Они оба считают ее своей матерью. Один из них нам родня, другой совсем чужой человек. Но чужой оказался роднее. Справляя пятидесятилетие, наш родственник, выращенный моей матерью, гулял целых два дня, по-купечески широко, со смаком. В первый день сошлись у него люди, нужные для дела и для карьеры, пили, ели, веселились, но за столом не было ни той, кто его вырастил, ни его братьев.

— Почему? — удивленно подняла брови Светлана.

— Человек достиг определенного положения, — развел руками Глеб. — Неудобно ему стало, да и накладным посчитал. Пригласил родных на второй день — доедать оставшееся от «нужных» гостей. И жена его, мило улыбаясь, приговаривала: «Тут у меня чуток курочки осталось, я вам положу?»

— Мерзость, — передернула плечами Светлана.

— Мерзость, — согласился Соломатин. — Больше я в его доме не бывал… Противно. Так и чудится, что перед тобой, как перед бедным родственником, объедки поставят, а я гордый, унижения не терплю. Гордость и жениться не дает: кажется, пригласишь избранницу на объедки, только уже собственной жизни…

— Зря вы так, — ответила она. — Разве может человек точно знать, где и когда найдет счастье?

Официантка принесла салаты, хлеб и минеральную. Оркестранты сложили инструменты и ушли с эстрады. Сильнее стал слышен гул, стоящий в зале ресторана.

— Разрешите? — пожилой человек в белой рубахе и черном пиджаке подошел к их столику со стулом в руках. Светлана напряглась, вопросительно посмотрев на Соломатина.

— Здравствуй, сэрво. Присаживайся, — кивнул тот ему, как старому знакомому. — Девушка со мной.

— Здравствуйте, — слегка поклонился Светлане мужчина. — Давно тебя не видел, Глеб Николаевич. Ко мне пришел?

— К тебе, сэрво, к тебе.

— А я вас узнала, — засмеялась Светлана. — Вы сейчас на скрипке играли. Так? А почему сэрво? Это имя или фамилия?

— Э-э-э, милая девушка, — покачал головой скрипач. — Это не имя, не фамилия и в то же время и имя, и фамилия. Сэрво! — он поднял длинный тонкий палец. — Так называют себя цыгане южных областей России и левобережной Украины. Или сэрви, если нас много. Из сэрви раньше были самые лучшие лошадиные барышники, плясуны и музыканты. Ах, как играли до войны на скрипочках курские цыгане во всех российских пивных! Теперь этого никто уже не может слышать, только остается вспоминать.

— А Яша Конденко? — прищурился Глеб.

— Чтобы не было недоразумений, Яша Конденко — это я… — чуть привстав, поклонился скрипач. — Но Глеб Николаевич по своей доброте всегда преувеличивает. Я не то, что старые цыгане. Сколько нас было и сколько осталось? Но я думаю, что Глеб Николаевич пришел узнать не об этом. Угадал?

— Мне нужны Алик и Моисей, — бросил Соломатин.

— Да-а, — вздохнул скрипач, складывая руки на животе. — Я всегда считал: в моем возрасте лучше каждый день иметь «Цветок папоротника», пусть даже мифический, чем один раз много-много живых цветов. Вам ясно, дорогой Глеб Николаевич?

Светлана молча и настороженно переводила взгляд с одного на другого — девушка не совсем понимала, о чем идет речь, но чувствовала серьезность разговора, полною скрытых намеков, иносказаний, недомолвок.