— Перерыв кончается, — поглядев на часы, буднично сообщил Соломатин. — Пойдем, Яков, провожу.

— Прощайте, милая барышня, — встал цыган. — Хотя я не гадалка, но вижу на вашем лице печать большой любви к отсутствующему здесь мужчине. Желаю вам, чтобы ваша любовь была счастливой! У каждого человека должна быть особая любовь. Прощайте…

Скрипач взял Глеба под руку, они медленно пошли к скрытому пыльной портьерой проходу около эстрады.

— Я музыкант, Глеб, — тихо сказал Яков. — У меня музыка! А ты меня втягиваешь в тайные дела, просишь помочь, что-то сказать… Тебе не жаль старого Конденку?

— Нет, — после короткой паузы ответил Соломатин. — Не жаль. И сам Конденко знает — почему.

— Э! Будь проклят тот день, когда я познакомился с тобой, Глеб. Нет, ты не плохой человек, но нельзя же все время напоминать другим, что они когда-то хромали.

— Вот ты и помоги перестать хромать другим, — все так же невозмутимо предложил Соломатин.

— Да? — приостановился цыган. — А что потом будет со мной? Начнут говорить: Яшка-скрипач ссучился?!

— Кто это скажет, если ты больше не хромаешь? — поглядел ему в глаза Глеб. — Ну? Кто?

— Тебе надо жениться, — вздохнул скрипач. — Помягчеешь, начнешь лучше людей понимать, особенно когда появятся дети… Не знаю я, где Алик. Крутился он здесь вместе с Моисеем, но теперь их нет, и где найти, я не знаю. Ни адресов у меня нет, ни телефонов. Хочешь, я вам исполню чардаш Монти?

— Не надо, — Соломатин поиграл желваками. — Я вижу, ты больше всего ценишь собственный покой. Прощай, Яша, играй чардаш на потеху публике, а я пойду заниматься тайными делами.

— Обиделся? — удержал его Конденко. — Не надо расставаться, имея зло на сердце.

— Слушай, Яков, — повинуясь внезапному наитию, сказал Глеб. — Ты о Могильщике ничего не слышал?

— Слышал, — равнодушно пожал плечами скрипач. — Как не слышать? Он тебе тоже нужен? Тогда иди в мотель, ну, в тот, что с ночным баром. Там есть развеселая девка по кличке Мышка, ее все знают, не ошибешься. Расспроси у нее, а я пойду потешать публику. Прощай, Глеб Николаевич! И я тебя прошу, не приходи ко мне с такими делами, приходи слушать музыку…

VIII

Ночевал Фомин в сторожке, а утром вновь началось то, от чего он отвык, живя у Светланы.

Опыт бродяжничества какой-никакой, а все же некоторый у него уже имелся. Поэтому утром он первым делом отправился на рынок, где создавались и тут же распадались «трудовые коллективы». Первая половина утра прошла за разгрузкой помидоров. Получив трояк, Юрка позавтракал в харчевне при рынке, потом пошел звонить Светлане. Ее не было ни дома, ни на работе. Пришлось вернуться на рынок. Потолкался среди покупателей и таких же, как он сам, искателей мелкого приработка. Поняв, что там больше ничего не обломится, начал раздумывать над проблемами бытия. Ехать домой к Светлане он боялся. Вдруг около ее дома ждут соглядатаи? Поехать к Сакуре, поговорить по душам, вернее, вытряхнуть из него душу, узнать, что он прячет на самом ее дне? Но адреса Сакуры нет. И тут вспомнился Икряной — обвислый животик, округлые жесты, пространные обещания помощи. Заехать к нему — узнать адрес Сакуры?..

Доцент оказался дома. Увидев стоящего в дверях Юрку, он смешался — Фомину даже показалось, что Икряной его испугался, но пропустил в прихожую.