Когда мы подошли ближе, он поднял взгляд. При виде Найтингейла нахмурился, затем посмотрел на меня. И я ощутил, как меня буквально охватывает, увлекает мощная харизма его личности, суля выпивку и развлечения, прогулку поздним вечером домой из паба, тепло очага и общество дам легкого поведения. Хорошо, что я к этому времени уже успел пообщаться с Мамой Темзой и знал, что к чему, иначе тут же подошел бы и предложил ему содержимое своего кошелька совершенно безвозмездно. Подмигнув мне, Отец Темза полностью переключил свое внимание на Найтингейла.

Он поприветствовал его на каком-то странном языке — гэльском или валлийском, а может, вообще на древнем кельтском диалекте доримской эпохи — кто его знает. Мой наставник ответил на том же языке, я же подумал: не придется ли мне учить еще и это наречие? Компания стариков потеснилась, чтобы Найтингейл тоже мог опереться на ограду. Но подвинулись они так, чтобы мог встать только один человек, это сразу бросилось мне в глаза. Найтингейл встал рядом с Отцом Темзой, они обменялись рукопожатием. Найтингейл со своим ростом и солидным видом смотрелся как поместный лорд среди простолюдинов, однако Отец Темза рядом с ним отнюдь не выглядел приниженным.

Говорил в основном он, то и дело подкрепляя свои слова жестами и щелчками пальцев. Найтингейл специально так облокотился на ограду, чтобы по возможности сократить разницу в росте. И в нужные моменты рассказа кивал и задумчиво хмыкал.

Я уже подумывал, не подойти ли поближе, чтоб попытаться понять, о чем они говорят, как вдруг мое внимание привлек один из мужчин, стоящих возле ограды. Он был помоложе остальных, выше и шире в плечах, чем Отец Темза. Но руки у него были такие же жилистые, а лицо такое же узкое.

— Вам неинтересно это слушать, точно говорю, — сказал он, — они только через полчаса с приветствиями покончат.

Шагнув ко мне, он протянул широкую, мозолистую ладонь.

— Оксли.

— Питер Грант, — представился я.

— Пойдемте, с женой познакомлю.

Жена его оказалась прелестной женщиной с круглым лицом и потрясающими черными глазами. Она встретила нас у небольшого фургона 1960 года выпуска, припаркованного в стороне, слева от самой ярмарки.

— Моя жена Айсис, — сказал Оксли. — Питер, новый ученик, — представил он меня.

Она пожала мою руку. Ее ладонь оказалась теплой, кожа была такая же нереально гладкая, как у Беверли и Молли.

— Очень рада, — сказала Айсис. Выговор у нее был совершенно классический.

Мы уселись на складные стулья вокруг карточного столика со столешницей, обитой потрескавшимся линолеумом. На столике стояла высокая и топкая стеклянная ваза с одним-единственным нарциссом.

— Хотите чашечку чаю? — предложила Айсис. Я нерешительно молчал, и она проговорила: — Я, Анна-Мария де Бург Конпингер Айсис, торжественно клянусь жизнью своего супруга… — Тут Оксли хихикнул. — …и будущим Оксфордской команды по академической гребле: ничто, вкушенное вами в моем доме, не будет налагать на вас никаких обязательств передо мной.

Она перекрестилась и вдруг лукаво улыбнулась мне.

— Спасибо, — сказал я, — с удовольствием выпью чаю.

— Вижу, вам не терпится узнать, как мы познакомились? — спросил Оксли.

Ему самому явно не терпелось об этом рассказать.

— Я полагаю, она упала в реку? — предположил я.

— Вы полагаете неверно, сэр. В былые времена я просто обожал театр. Бывало, разоденусь в пух и прах — и плыву в Вестминстер, на вечерний спектакль. Тот еще пижон был, да. И, думается мне, привлекал немало восхищенных взглядов.