|
Он так и продолжает шагать через поставленные палатки, мимо нас с Джулианом, так близко, что мне чудится, будто я чувствую его запах — прежний запах травы и высушенного солнцем дерева, запах Портленда, от которого мне хочется расплакаться, уткнуться лицом в грудь Алексу и вдыхать, вдыхать этот запах… А потом он начинает спускаться с насыпи, и тут до нас долетает голос Рэйвен: — Ужин готов! Идите есть или останетесь в пролете! — Пойдем, — зовет Джулиан и касается моего локтя. Бережно, терпеливо. Я разворачиваюсь, и ноги несут меня вниз с насыпи, к костру, ныне ярко пылающему, к парню, что превратился в тень у костра, полускрытую дымом. Вот чем теперь сделался Алекс — тенью, иллюзией. За три дня он так и не заговаривает со мной и ни разу не смотрит в мою сторону. Хана Хотите узнать мою мрачную тайну? В воскресной школе я жульничала на контрольных. Я никогда не заглядывала в Руководство «ББс», даже в детстве. Единственным интересовавшим меня был раздел «Легенды и жалобы», полный сказок о временах до исцеления. А больше всего я любила историю Соломона. «Некогда во времена болезни предстали перед царем две женщины с младенцем. Каждая утверждала, что младенец этот ее. Обе отказывались отдать ребенка второй женщинеи страстно умоляли рассудить их. Каждая утверждала, что умрет от горя, если дитя не вернут ей одной. Царь, которого звали Соломон, молча выслушал обеих женщин и наконец объявил, что принял справедливое решение. — Мы разрубим младенца напополам, — сказал он, — и каждая получит свою часть. Женщины согласились с этим, и вперед выступил палач и топором разрубил ребенка ровно надвое. Ребенок и вскрикнуть не успел, а матери смотрели, и на полу дворца осталось пятно крови, которое невозможно было ничем смыть…» Мне было лет восемь-девять, когда я впервые прочла эту историю, и она меня поразила. Я долго потом не могла выбросить из головы несчастного малыша. Мне представлялось, как он лежит разрубленный на мраморном полу, словно бабочка под стеклом. Вот чем так замечательна эта история. Она настоящая. Я что, собственно, имею в виду: даже если этого на самом деле не было — а про раздел «Легенды и жалобы» постоянноспорят, насколько он исторически достоверен, — она показывает мир в истинном свете. Помнится, я чувствовала себя в точности как тот ребенок: разорванной надвое чувствами, раздираемая между привязанностями и желаниями. Таков мир болезни. Таков он был для меня, пока меня не исцелили. Через двадцать один день я выйду замуж. У моей матери такой вид, словно она вот-вот расплачется, и я почти надеюсь, что это и вправду произойдет. Я видела ее слезы два раза в жизни: однажды, когда она сломала лодыжку, и еще — в прошлом году, когда она вышла и обнаружила, что протестующие перелезли через ворота, повыдергивали траву на газоне и разломали на куски ее прекрасную машину. В конце концов мать просто говорит: — Ты чудесно выглядишь, Хана. — А потом добавляет: — Хотя оно немного широковато в талии. Миссис Киллеган («Зовите меня Энн», — жеманно улыбаясь, предложила она на первой примерке) медленно кружит вокруг меня, подкалывая ткань и подгоняя формы. Она высокая, с поблекшими светлыми волосами и измученным лицом, словно за годы работы проглотила множество иголок и булавок. — Ты точно хочешь короткий рукав? — Точно, — отвечаю я в тот самый момент, когда мама произносит: — Вы думаете, они выглядят слишком по-молодежному? Миссис Киллеган — Энн — экспрессивно взмахивает длинной костлявой рукой. |
